Окольный путь - Дэвид Аллен Дрейк

Да, он был великолепен на поле брани. Но его величие происходило от мастерства в военном ремесле, а не воинской доблести. Никто не сомневался в смелости Велисария, даже он сам. Но смелость, как он знал, встречается часто. Бог делает этот подарок мужчинам и женщинам всех возрастов, всех рас, всех положений. Мастерство же встречается гораздо реже, это крайне редкое качество. Мастер не удовлетворяется просто результатом, самим по себе, ему требуется, чтобы работа была выполнена безупречно.

Жизнь Велисария подошла к концу, но он закончит ее достойно, проявив максимум своего мастерства, — и таким образом лишит блеска триумф врага.

Кто-то из его людей закричал. Велисарий посмотрел в ту сторону, думая, что воина ранила одна из стрел, градом падающих вокруг них. Но копьеносец оказался даже не ранен, только его взгляд остановился на чем-то впереди баррикады.

Велисарий проследил за направлением взгляда и понял, появились жрецы Махаведы. Они оставались на безопасном расстоянии за рядами йетайцев и малва, управляющих железным слоном. Жрецы двигались вперед на трех огромных повозках, которые тянули рабы. На каждой повозке сидело по три жреца и палача-махамимамсы. В центре каждой повозки вверх вздымалась деревянная виселица, а с виселиц свисали новые талисманы, добавленные к старым сатанинским атрибутам.

Там качались трое самых дорогих Велисарию в жизни людей. Ситтас, его самый старый и лучший друг. Фотий, любимый пасынок. Антонина, жена.

Скорее это были не трупы, а кожи. Махамимамсы сняли кожу с тел, сшили из нее мешки, надувавшиеся на ветру, и испачкали их собачьим дерьмом. Кожаные мешки были так хитро сделаны, что при каждом порыве ветра раздавался вой ужаса. Кожа кренилась на виселице за волосы того, кто когда-то был живым существом и заполнял эту кожу своим телом. Жрецы прилагали усилия, чтобы мешки оставались в таком положении, чтобы Велисарий мог видеть лица.

Полководец с трудом сдержал смех, ощущая свою победу. Но его лицо осталось спокойным, выражение никак не изменилось. Даже теперь враги его не испугали.

Он сплюнул, увидел, что плевок заметили его воины и приободрились. Велисарий знал, они отреагируют именно так. Но даже если бы они не смотрели на него в эту минуту, полководец все равно сделал бы точно так же.

Разве его волнуют эти трофеи? Разве он язычник, чтобы не различать душу и ее оболочку? Разве он не воин и наложит в штаны при виде человеческих останков?

Но так думали его враги. Как и всегда, они были преисполнены высокомерия. Велисарий предполагал, что они выкинут нечто подобное, и подготовился к этому. А затем он на самом деле рассмеялся (отметив, что это увидели его люди и еще больше приободрились; но он в любом случае засмеялся бы), поскольку теперь, когда процессия подошла ближе, он увидел: кожа Ситтаса свисает на веревке.

— Смотрите, катафракты! — закричал он. — Они не смогли подвесить Ситтаса за волосы! Ведь к концу жизни он потерял их все. Выпали они у него, когда он ночи напролет просиживал, обдумывая стратегию, от которой враги приходили в ужас!

Катафракты подхватили его клич.

— Антиохия! Антиохия! — закричали они, вспоминая одно и то же. Город не устоял, но Ситтас вырезал целую орду малва перед тем, как успешно увести весь гарнизон в безопасное место.

— Корикос! Корикос!

Там, на сицилийском берегу, когда не прошло и месяца после предыдущей битвы, Ситтас поймал в ловушку преследовавших его врагов, сделав Средиземное море темным, как вино, от крови йетайцев.

— Писидия! Писидия!

В поэме Гомера не было кроваво-красных озер. Но если бы поэт дожил до дня, когда Ситтас внес разброд в ряды раджпутов на берегу крупнейшего озера Писидии, он воспел бы его победу.

— Акронон! Акронон!

— Бурса! Бурса!

В Бурсе Ситтас погиб. Но не от рук вивисекторов-махамимамсы. Нанося врагам сокрушительные удары, он умер как воин, возглавив последнюю атаку катафрактов, оставшихся в живых после самого выдающегося отступления со времен марша Ксенофонта к морю.

— Взгляните на лицо Фотия! — крикнул Велисарий. — Прекрасно выглядит, не находите? Как хорошо сохранился! Посмотрите, катафракты, посмотрите! Разве Фотий не улыбается? Ведь это же его веселая улыбка!

Катафракты поддержали полководца криками одобрения.

— Он так смеялся в Александрии! Когда пронзил глотку Ахшунвара своей стрелой! — вспомнил один из воинов.

Командующий йетайцами во время осады не верил в рассказы о мастерстве командующего гарнизоном в стрельбе из лука. Йетайец сам пришел на стены Александрии, чтобы взглянуть на город, выразить презрение и подбодрить своих воинов личным мужеством. Но его воины все-таки оказались правы.

Катафракты подхватили следующий клич, вспоминая другие воинские достижения Фотия во время героической защиты Александрии. Фотий Бесстрашный — так его называли. Фотий, любимый пасынок Велисария. Когда плен стал неизбежным, он принял сильный яд, от которого его лицо застыло в вечной ухмылке. Ничто не могло изменить его выражения. Услышав о случившемся, Велисарий не понимал, почему его разумный пасынок не вскрыл себе вены. Но теперь понял. Из могилы Фотий делал ему последний подарок.

Самое лучшее Велисарий сохранил напоследок.

— А теперь взгляните! Взгляните, Катафракты, на кожу Антонины! Взгляните на сморщенную кожу, испещренную болезнью! Они выкопали ее из могилы, куда ее свела чума! Как вы думаете, сколько палачей умрет из-за этого осквернения? Сколько будет корчиться в агонии и кричать, видя, как чернеют и разбухают их тела? Сколько? Сколько?

— Тысячи! Тысячи! — кричали катафракты.

Велисарий оценил настрой воинов и решил: все идет прекрасно. Изучающе посмотрев на катафрактов, он понял: они с ним. Узнав про его план, воины сказали, что пойдут за ним до конца. Таким образом они демонстрировали свое расположение лично к нему, ведь это будет последний бой, и все они погибнут. Теперь Велисарию требовался только воинский клич. Он сразу же верно подобрал его.

За все годы любви с Антониной Велисарий никогда не называл ее шлюхой. Другие, причем многие и даже она сама, называли, но только не он. Даже в их первую ночь, когда Велисарий заплатил за ее услуги.

— За мою шлюху! — заорал он и вспрыгнул на баррикаду. — За мою прыщавую шлюху! Пусть их души сгниют в аду! Пусть они заразятся от нее чумой!

— ЗА ШЛЮХУ! — заорали катафракгы — ЗА ШЛЮХУ!

И они воспользовались захваченными трофеями — драконовым оружием. Им сопутствовал успех: железный слон взорвался и исчез в языках пламени. Катафракты осыпали врагов градом стрел и камней. Снова и снова. И, как много раз в прошлом, йетайцы успели удивиться силе стрел, пробивающих их железную броню, словно ткань. Немногие, кроме воинов Велисария, умели пользоваться этими удивительными луками.

Йетайцы из первого ряда наступавших, которые смогли выжить, удивились еще больше. Они ожидали кавалерийской атаки, уверенные, что драконово оружие внесет панику в ряды лошадей и с противником будет легко справиться. Теперь они с открытыми ртами смотрели на копьеносцев, приближающихся на своих двоих — словно обычная пехота.