Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов

К вечеру Витюша и Лёня друг друга ещё узнавали и уважали, по – братски обнимались. Откуда- то нежданно появлялись на столе перед носом то полпузыря самогона, то недопитые двести пятьдесят граммов портвейна благородного под номером двенадцать. Сами они тоже разливали друзьям из воздуха появляющихся бутылок хрустально прозрачный «первач». Так обозначалась дружба между «своими» Но когда забегаловку закрывали – Лёня затих, прислушался к организму и с трудом выговорил, что до домов своих, которые километрах в трёх хода, они не доберутся и ночью ноябрьской, на земле отсыпаясь, схватят воспаление лёгких. Кому в Зарайске нужны даже трезвые работяги, которые от этого воспаления загнутся за пару недель насмерть?

– Попросим Алика в пивнухе перекантоваться ночь? – задумался Витюша.

Алик пустил с уговором, что они к пивным бочкам не полезут.

И спали Витюша с Лёней как белые люди под батареей парового отопления. Кочегарка за углом обслуживала магазин, спортзал сельский, школу, поликлинику и прицепом вот ту славную забегаловку «Колосок». Сон друзьям показывали один. О том, как в Зарайске их берут каменщиками в «Зарайскстроймонтаж» и обоим назначают зарплату аж в двести тридцать рублей. Столько в Семёновке получал только председатель колхоза и главный агроном.

Тепло было на полу под батареей. А вдобавок и вещий, несомненно, сон всю ночь грел друзей как своя женщина под боком или, ладно уж – просто жаркое верблюжье одеяло.

Глава вторая

– Открывай, мать твою! Эй, Алик – дикий человек, ты с гор на хрена спустился? Нас поутряне лечить пивком! Откупоривай входную, Албас-джан! – толстую деревянную дверь, обитую жестью, которая закрывалась на современный внутренний потаённый замок, пинали ногами как минимум трое. Они же орали и стучали по металлу чем-то острым. – Алик хренов! Пусти, мля! Сдохнем сейчас. Трубы горят, аж плавятся! Ну, открывай, дорогой наш доктор Айболит!

– А сколько времени? – Лёня протирал глаза грязным рукавом и смотрел себе на руку. Часов не было. Забыл: они с Витюшей на трассе за деревней ещё в прошлом году продали свои часы частникам на «москвичах» за пять рублей два экземпляра. Но зато от дешевой унизительной сделки образовалась бутылка «московской» и две плодово-ягодного, тяжёлого для употребления вина по рублю и две копейки.

– Вон на стене у Алика часы.– Витюша поднялся, держась за горячую батарею.– Двадцать минут седьмого, мля! Ещё сорок минут кемарить. Кто там горланит, бесы? В семь Алик придёт. Без пяти.

– Да поровну нам – когда он заявится. Мы тут кони двигаем. Вчера залудили у Кобзева Михи ведро первача. Четверо! Витька, ты что ли? Это ж я, Серёга Замашкин.

– Не узнаём, – отозвался Лёна из-под батареи. – Пищишь что-то. А у Серёги голос грубый как гудок у «МАЗ»а.

– А меня узнаёте? – крикнул второй и грохнул сапогом по жести.

– Другой базар! – Витюша тоже постучал по двери. – Ты – Потапов Володька. Только мы тут заперты. Ночевали тут. Албас-Алик нас закрыл. Ключ только у него. Чё, сорок минут не продержитесь?

– Какой там в хрен! – запищал Замашкин. Перебрал первача, похоже, солидно. Связки, видно, ссохлись. Щас тут скончаемся, потом Алик долго будет доказывать мусорам, что семи ещё не было, как мы лыжи отбросили.

– Короче, мы заходим, – третий, по голосу – шофер с элеватора Вася Ступин, воткнул в тонкую щель между дверью и косяком монтировку.

Покряхтели мужики минуты три и язычок замка сломался. То, что ввалилось в распахнутую дверь, было похоже на смешной рисунок из «Крокодила». Носы у всех натурально красно-синие, морды в щетине трёхдневной, а глаза бешеные как у волков, которые за неделю никого не догнали и уже одурели с голодухи. Первым за стойку вломился Вася и монтировкой выковырнул из бочки деревянную пробку. Пена взлетела к потолку и, возвращаясь на пол, осела на всех, и потекла по телогрейкам в сапоги.

Замашкин притащил пять чистых кружек, а Володька Потапов, здоровый бычок тридцатилетний, наклонил бочку и заполнил все кружки. Все трое молча закинули внутрь себя ароматное от первоклассного солода пиво и повторили процедуру ещё пять раз. Ожившие мужики сели на пол, сказали хором ласковое: «Ну вот, твою мать! Живём дальше».

– А вы чего на пивняк молитесь? Не бухаете хрена ли? – удивился Вася. – Леонид Ильич заругает? Так мы заступимся. Он кто? Секретарь всего. АВова Потапов зам.начальника автобазы. У него у самого секретарша имеется. Да покрасивше Ильича. И в койке, думаю, получше него. Кто пробовал – согласятся.

Потапов и Замашкин кивнули.

– Мы в завязке, – очень убедительно шепнул Лёня.

– Три дня будем жить всухую, а потом один человек нам даст денег, и мы уедем в Зарайск, – Витюша потёр ладони. – Там устроимся работать и жить. Новая эра, мля, начинается. Бухло в гроб сведёт не сегодня, так через полгода точно.

– Не, пацаны, так не пойдёт, – мрачно сказал Потапов и прихватил Лёню за руку. – Кружку взял-ка быстренько! Не обижай дядю Володю и оставшихся друзей. За такое неуважение мы к тебе на день рожденья не придём. Когда он?

– Шестого декабря, – Витюша взял полную кружку. Уже и пена на пиве улеглась. – Так нас и не будет тут. Мы в Зарайске устроимся работать. И, может, вообще не вернёмся.

– Тогда тем более. Пейте «отвальную».– Вася Ступин заржал искренне и весело. Принял с пользой его организм золотой напиток. – И с одной кружки чего будет? Считай, и не употребляли ничего. Это ж почти безалкогольный лимонад – пиво. Тут и градусов-то нет. Чё вам будет с кружки-то? Только уважение наше. Не обижайте корефанов. В одном мире кувыркаемся. В Семёновке. А тут все казаки – родня.

Витюша с другом переглянулись и пиво выпили.

– Да натурально фигня – одна кружка, – вздохнул Лёня.

– Вы подождите, а мы сбегаем к бабке Токаревой. Она самогон цедит – хоть на ВДНХ его отправляй для получения первого места и почетной грамоты, – Потапов поднял друзей за воротники и они убежали.

– Пошли и мы, – минут через десять Витюша обнял двумя руками свою голову. – А то вернутся и нахрюкаемся с ними опять в зюзю. Заставят же. Считай – первый день мы простебали. А потом опоздаем к Лидке, она и не даст тугрики.

Только рванули они на воздух и как раз в распахнутых дверях налетели на Алика, у которого было очень удивлённое и страшное выражение красивого лица, а из фетровой бурки он выхватил длинный кавказский нож, похожий на кинжал.

– Вы какого бабая сломали дверь!? – закричал он и кинжал приставил к