Пацанские рассказы Витьки Воробья - Виктор Савельев

Ступая по-старчески грузно, с одышкой, она провела меня коридором и выпустила за дверь.

Всё это произошло так неожиданно, что я даже не поверил, что меня отпустили и не повели к маме. Но вот смокли слышные с лестничной площадки тяжёлые старушечьи шаги в квартире, уже можно было вприпрыжку бежать на улицу – но я почему-то медлил и не уходил. С каким-то неясным чувством, похожим на тихую грусть прощанья, я всё стоял и смотрел на выпустившую меня дверь. Я смотрел на её облупленную краску, вмятины, на сиявшую полированной гладкой медью заманчивую рукоять звонка.

Ах, как мне хотелось напоследок звякнуть в этот звоночек! Но я знал, что уже больше никогда в него не позвоню…

В каждом дворе есть свой кумир – тот, кого обожают. Для мальчишек нашего двора таким человеком, безусловно, был жэковский плотник дядя Толя. В популярности с ним мог сравниться разве что военный капитан из второго подъезда. Но усатый капитан хоть и носил фуражку с кокардой, а в праздники кортик, был нам недосягаем, а дядя Толя – вот он, доску пилит за детской площадкой. По сравнению с капитаном он, конечно, плешив и морщинист, но когда он, шаркая, несёт на задний двор свой плотницкий ящик, редкий мальчишка не проводит его взглядом. А всё потому, что дядя Толя взялся там строить лодку для одного жильца.

Мы сразу про это узнали. Однажды выходим во двор, а возле сараев пахнет стружкой и всякие доски лежат. Пиломатериалы называются. Там уж Васька Мухин крутился, а дядя Толя с карандашом за ухом брусья мерил. И ещё там суетились два дяденьки, потому что на земле уже лежал сбитый из брусьев скелет лодки.

Мы даже позеленели от изумленья.

– Лодка! Ух, ты!

– Она что, настоящая? – задирая голову, стал спрашивать мальчишек малыш Валька, но ему даже не ответили. Ясно дело, не игрушечная.

– Чур, я знаю, где руль! – закричал Генка. – Чур, я покажу.

– Не руль, а киль!

– Спорим!

– Цыц, мелкота! – прикрикнул тут на нас Васька Мухин. Он больше всех в лодках понимал. – Плоскодонку дядя Толя строит. Без киля.

Плоскодонку! Мы аж замерли от восхищенья. Мы и не знали, что такие лодки бывают. Но тут на нас заорал взъерошенный дяденька в лыжном костюме: «Уходите, не мешайте! А ну отойди!» – будто можно было найти дурака, который бы ушёл. Этот хмурый дядька из нашего дома чувствовал себя хозяином, на всех кричал и показывал, куда прибивать. Но когда дядя Толя даже не посмотрел на выбранную им доску, мы сразу поняли, кто здесь главный.

Целыми днями теперь мы вертелись возле строящейся лодки, смотрели, как дядя Толя обтёсывает ей бока и ловко вбивает гвозди в днище. А какое счастье, если он давал подержать молоток! Однажды такое счастье и мне выпало.

Я как раз попил чай с изюмом и вышел во двор посмотреть на лодку. День был серый и скучный, а у сараев – никого. Лишь дядя Толя пилит. Я сел себе на брёвнышко и стал глядеть, как доска у него качается. Она здорово качалась, потому что дяди Толины помощники ещё не пришли. Наверно, смотрел я очень жалобно.

– Эй, поди-ка сюда! – вдруг позвал дядя Толя. – Держи за конец доску.

У меня дух захватило: шутка ли, позвал. Я скорей схватился за конец доски, пока не вышли во двор Шурик и Юрка из двадцать второй квартиры. Эти сразу прибегут: их окна во двор. Я очень старался, чтоб других не позвали, и даже от занозы в палец не захныкал и не стал его сосать. В общем, доску мы распилили и стали ладить её к днищу лодки. Дядя Толя чиркал карандашиком.

– Работай, не зевай! – говорил он, не глядя. – Подай фуганок.

Я дал ему фуганок, который был длинным рубанком, и он удивился:

– Откуда знаешь? А ты молодец! – и потрепал меня по плечу. Но даже не посмотрел. Он, дядя Толя, вообще не замечал обожавших его детей и не глядел на них и только иногда, перекуривая на досках, со скуки смотрел на нашу возню и бездумно улыбался.

Словом, целый час или два я помогал дяде Толе: то молоток держал, то ножовку. К концу дня мы, наверно, стали друзьями, потому что он дал мне в подарок два кривых гвоздя.

В тот вечер я долго не мог заснуть: всё вспоминал, как мы работали с дядей Толей. И все видели, что он мой друг. А потом я стал мечтать, как поплывём мы с дядей Толей на нашей лодке. Пусть я буду на носу, вычерпывать воду, а он будет грести веслом. Или нет – он мне тоже даст весло подержать. И даже удивится, что я умею: «А ты молодец!» И посмотрит на меня как следует. А быть может, мы попадем в настоящее крушение, будем тонуть, и я спасу дядю Толю. Засыпая, я даже видел, как он чешет от изумления плешивую голову и ищет гвоздь, чтобы мне подарить…

Не помню, день или два я прожил в таких мечтаниях, и как-то после обеда выбежал во двор погулять. За углом дома мальчишки понарошку играли в «орлянку» – но заместо монеток они стукали круглыми битами старые пуговицы. Я сразу увидел, что Колька, по прозвищу Губан, кидает на черту мою свинцовую биту, которую я с неделю как потерял в песке.

– Отдай, Коляха, это моя! – крикнул я и, подхватив с земли биту, сунул в карман, потому что Колька – первый жадюга и ни за какие коврижки не отдаст.

– Чего-о-о? – сказал Коляха и угрожающе выпятил губу, за которую его и дразнили Губаном.

– Это я потерял, вон Валька знает! – поспешно выкрикнул я и, отпихнув вскочившего Коляху, помчался на задний двор спасать биту.

Но хитрый Коляха догнал меня у сараев и с маху толкнул в спину. Не удержавшись, я грохнулся на разбросанные здесь доски. Руки мои придавило животом – и Колька Губан с сопеньем оседлал мне спину. От этого я здорово растерялся.

Я, вообще-то, никогда не боялся Губана – он был ниже ростом и нисколечко не сильней – но тут какая-то злоба была в нём, и он прижал меня к доскам и больно давил коленкой, вырывая из кармана биту. Я рвался, никак не мог освободить попавшие под живот руки и в поисках спасения поднял глаза. Прямо напротив, в нескольких шагах от нас, возились строившие лодку мужики, а дядя Толя – мой друг – сидел на брёвнышке и пил кефир, прихлёбывая прямо из бутылки. Он сразу увидел нас, потому что морщинки на его лице вдруг разгладились.

– Глядите! Глядите! Эй! – крикнул он двум потным, одинакового роста, мужикам у лодки, и я, торжествуя, понял, кто снимет с меня злобного врага. Ну, держись, Коляха, уж сейчас дядя Толя встанет…

Но дядя Толя не встал с бревна.

– Глядите, – указал он бутылкой кефира. – Вот как маленький большого лупит. Эвон как он его!..

У меня прыгнули искры в глазах: это приободрённый Коляха треснул меня по шее. Я рванулся, чтобы крикнуть: «Дядя Толя, это же я! Мы с вами пилили…»

Но Коляха держал крепко, а дядя Толя улыбался, словно не я подавал ему гвозди и держал доску. Он только уселся поудобней, словно фильм смотрел в кинотеатре, и, жуя булку, в такт Колькиным подзатыльникам одобрительно мычал:

– Ай да маленький! Молодец! Как он большому! Ить! И ещё ить! И ещё ить!