Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана - Иэн Лесли

Ложь — крайне скользкая вещь. Существует бесчисленное множество способов обмануть человека. Мы можем чуть-чуть приврать для того, чтобы немного упростить сложную для восприятия историю, ради защиты какой-нибудь личной информации или чтобы выкрутиться из неприятной жизненной ситуации («В четверг? Нет, в четверг я не могу, у меня вечером занятие по музыке»). Далее следует более серьезная ложь: та, которую мы используем, чтобы скрыть свои проступки или добиться того, чего хотим, — ложь о противозаконных действиях или интригах вокруг высокого поста. Мы используем полную, абсолютную ложь (я говорю вам, что я — полицейский) и неполную, с недомолвками (вы рассказываете мне о своей страстной интимной жизни без упоминания о том, что ваш партнер по акробатическим трюкам — моя жена). Есть ложь, цель которой — вызвать восхищение (например, байки про огромную рыбину, которую вы поймали, но пожалели и отпустили; или чрезвычайно высокое мнение курсанта о своей отваге), и ложь, предназначенная для того, чтобы уберечь кого-то от морального или вполне реального вреда.

Иногда ложь используется даже для развлечения: все мы встречали людей, которые художественно приукрашивают свои рассказы просто потому, что так интереснее слушать. «Я самый страшный лжец, которого вы только встречали в своей жизни. Это ужасно, — говорит Холден Колфилд, четырнадцатилетний герой романа Джерома Сэлинджера „Над пропастью во ржи“. — Если я иду в магазин, чтобы купить там журнал, кто бы ни спросил меня, куда я направляюсь, я всегда отвечаю, что в оперу. Это просто ужасно!»

В этой книге я использую слова «ложь» и «обман» как синонимы, но, тем не менее, между ними есть разница. Джерри Эндрюс, эксцентричный американский иллюзионист, в своей карьере руководствуется принципом никогда не лгать, и это при том, что все фокусы основаны на обмане. Но Эндрюс сумел срежиссировать свои трюки так, что, исполняя их, он всегда говорит правду, даже если при этом пользуется ловкостью рук. То есть он скажет: «Может показаться, что я кладу карту в центр стола», вместо того чтобы заявить просто: «Я помещаю карту в центр стола», перед тем как вытащить эту самую карту из-под шляпы. Такой подход делает исполнение даже самых элементарных трюков довольно сложным, ведь зрители и без того готовы к тому, что будут обмануты, но Эндрюс сознательно ставит перед собой такую задачу, и она окупается успехом.

Обман включает множество способов, с помощью которых легко сбить с толку: это может быть и тембр голоса, и улыбка, и поддельная подпись или даже белый флаг. А вот ложь состоит исключительно из слов и представляет собой особую, вербальную форму обмана.

Действительно, умение людей вводить друг друга в заблуждение, произрастающее, как было сказано выше, из потребностей социальной жизни времен палеолита, было во сто крат улучшено с появлением языка. Предположения о том, когда это могло произойти, разнятся — ученые называют период от пятидесяти тысяч до полумиллиона лет назад, но одно остается бесспорным — с отделением действий от общения для лжи и обмана был сделан колоссальный шаг вперед. Когда не приходится прибегать к действиям (например, чтобы организовать охоту на мамонта), а достаточно просто сказать что-то, что потом другой человек может проверить, а может и не проверить, возможности для обмана не только возрастают, но и становятся… изящнее[5].

* * *

Чтение историй о том, как приматы обманывают друг друга, вызывает смешанные чувства: с одной стороны — дискомфорт, потому что они наводят на мысль о том, что такое поведение заложено в нас с самого рождения; с другой — изумление изощренным коварством и разумностью этих существ. Подобные чувства в равной степени присущи всем известным откликам о лжи. Мы одновременно шокированы нашей готовностью к искажению истины и впечатлены собственной изобретательностью; пребывая в смятении из-за того, что ложь дается нам слишком легко, мы, тем не менее, понимаем ее необходимость в нашей жизни.

«Ложь — безусловное зло и наше проклятие, — пишет философ XVI века Мишель де Монтень. — Если только мы сможем оценить всю ее тяжесть и опасность, то наверняка поймем, что обманщик заслуживает сожжения на костре более, чем человек, совершивший другое преступление». Еще со времен Августина теологи безапелляционно утверждали, что ложь — страшный грех. Иммануил Кант был просто уверен в том, что нет большей глупости, чем так называемая «белая ложь», поскольку никакая ложь не может быть оправдана ни при каких обстоятельствах.

В свою очередь другие мыслители могли бы поспорить с абсурдным, по их мнению, предположением, что люди могут или должны жить без обмана. «Мир всего один, — говорил Ницше, — и мир этот полон фальши, жестокости, противоречий, лжи и бесчувственности… Обман нужен людям для покорения этой реальности, а потому правда в том, что ложь необходима для выживания».

Оскар Уайльд шутливо предположил, что ложь — неплохой способ преодолеть непроходимую тупость нашей жизни, но и предупреждал, что для этих целей она должна быть изящной и талантливой; в связи с этим он часто сокрушался над тем, что «ложь как искусство, наука и общедоступное удовольствие пришла в упадок».

Кант и Монтень могли бы согласиться с Ахиллесом, героем «Илиады», который говорил: «Ибо я как врата смерти презираю того, кто думает одно, а говорит совсем другое». В «Одиссее» Гомер противопоставляет Ахиллесу героя, который является, по его словам, «лучшим хитрецом среди живых», человека, который умело и горделиво орудует обманом и в битве, и в любви. Согласитесь, его Одиссей более привлекательный и гораздо более живой персонаж.

Спорам о лжи не видно конца. Содержание этих споров может быть абсолютно любым: это и размышления о том, что же мы за существа, и раздумья над тем, что значит быть хорошим человеком, и даже пустая болтовня о всяких слухах. Одно можно сказать с уверенностью: наша способность к искажению действительности врожденная. Ложь сама собой срывается с наших губ. «Пристрастие людей ко лжи, — говорит литературный критик и философ Георг Штайнер, — обязательно для равновесия человеческого сознания и развития общества». Мы все прирожденные лжецы.