Великая сила молитвы - Ольга Иженякова

И тут я пошел к костру, где «деды» курили, сам-то я некурящий и даже дыма не переношу, но… ноги сами привели к тем, кто послезавтра должен вернуться в Союз, домой. Разговорились. Они меня, как мальца непутевого, давай учить. Поскольку народ в Афгане в большинстве случаев неграмотный, а про телефоны в то время даже речи не могло быть, то используется у них язык огня и камней. Например, если посветил ночью огонь факела и резко погас – пришел нежданный гость, если два, то два, если больше семи – много. Идешь по дороге – смотри внимательно на камни, если три камня на дороге вдоль рядышком – опасность от людей, могут быть мины. Три камня поперек – дорога неожиданно может прерваться, обвал, камнепад. Весь вечер я как губка впитывал эти знания. Ребята рассказывали, как на опыте познали этот язык, по одной и той же дороге могут сновать местные тарантайки туда-сюда – и ничего, а как поедет грузовик с солдатами – взорвется. Целая наука.

На следующий день пошел я на задание и нашел камни и вдоль, и поперек. Сделал зарисовки, потом передал в штаб, когда вернулся.

И такая во мне буря поднялась. Вот это что получается – Господь услышал меня и показал, как выжить. Стал я мечтать хоть какую-нибудь молитву выучить, у меня же воспитание стопроцентно советское, даже дома, когда про себя мурлыкал что-нибудь в ванной, получалось: «Взвейтесь кострами синие ночи»…

В этот же вечер увидел на сослуживце какой-то странный пояс, он носил его под тельняшкой и старательно так прятал, я пошутил, никак, мол, пояс верности, а он, стесняясь, ответил, что специальная молитва на нем написана, которая от всех бед хранит. Попросил посмотреть, а это девяностый псалом. Я тут же его переписал и выучил, слова прямо про нас, золотые: «Наступиши и попериши льва и змия». Стал я читать псалом перед заданием, и все гладко, как говорится, ни льва, ни змия, хотя до этого какой только живности не встречалось, видели и трехногую гиену, и варана с выколотыми глазами – земля войны не умеет щадить людские чувства.

Ну вот вернулся живой. Вы меня сейчас спросите, в какую церковь я стал ходить, когда пришел из армии? Отвечу честно, ни в какую. Вернулся в университет, доучился, в аспирантуру не пошел. Мечтал деньги зарабатывать. Жизнь потрепала, одно время хотел карьеру сделать в областной администрации, и сначала все пошло как по маслу. А потом губернатор сменился, и меня как члена старой команды уволили. Причем быстренько так. Долго ходил безработным, всех виноватил в своих бедах. Постепенно жизнь наладилась, сейчас жена, две дочки, внучка скоро будет, работаю начальником снабжения в нефтяной компании…

Накануне Нового года у пенсионерки сгорел дом. Взрыв бытового газа не пощадил и надворные постройки. В считаные минуты они вспыхнули как спички. Пламя уничтожило все: документы, вещи, деньги, взятые в кредит на лечение.

В тот день она не плакала, нет. Не могла. Знакомые удивлялись: как хватило сил это пережить? Любой другой на ее месте давно бы с ума сошел от горя, а Галина закрылась у соседей в доме, куда те пустили на пару недель пожить, и попросила всех оставить ее. «Мне надо подумать», – сказала она. Дочери звонили по нескольку раз на дню: «Мам, может, надо чего?» «Нет, спасибо, мне нужно побыть одной», – был ответ.

А подумать было о чем. Меньше чем за пять лет столько несчастий. Муж из-за тромбофлебита потерял обе ноги и умер. Трагически погибла четырнадцатилетняя внучка Яночка. Родился внук со сросшимися пальчиками на руках. А у другой внучки вдруг резко ослабло зрение. Пожар стал последней каплей.

И пойти с бедой некуда. Дочери и зятья тянут из последних сил: детям нужны дорогостоящие операции, и откладывать их нельзя. Других родственников в городе нет, они с мужем приехали из Украины в семидесятые по комсомольской путевке. До пенсии работала кассиром. Обратилась в родной профком, ей выделили деньги на одежду. Потому что в злополучную минуту выскочила из горящего дома в чем была.

Надо было что-то делать. Написала заявление в мэрию, но там его «потеряли». А потом и не принимали больше от нее бумаг, говорили: «Мэр находится под следствием, поймите». Но время шло, мэр сел в тюрьму, на его место пришел другой, а Галину все равно отфутболивали под другими предлогами.

Та же судьба постигла и ее просьбу о помощи, оставленную в штабе известной политической партии. Погорелице прилюдно обещали, что «в самое ближайшее время будут приняты меры». Однако помощи она не дождалась. По телефону ей отвечали сначала терпеливо, а потом стали бросать трубку на полуфразе.

И тогда несчастная снова закрылась в доме, печку решила не топить – незачем, взяла веревку покрепче – телосложения она немалого – и полезла на чердак. В голове пусто, решение давно созрело.

– А ну, куда? – появившийся невесть откуда старик быстро схватил веревку, а ее оттолкнул.

Она упала, но небольно, посмотрела на босые ноги. Подумалось, вроде неудобно так, надо бы носки надеть. Поднялась и пошла на кухню искать. Вернулась, а никого нет… дверь заперта изнутри. Посмотрела на чердачную лестницу, там паутина. Но что за старик? Откуда? Вернулась на кухню, случайно бросила взгляд на хозяйскую икону и застыла. Он! Не могло быть сомнений. Упала на колени и долго плакала. А потом сутки спала как убитая, не слышала даже, как зятья дверь выламывали, потому что на звонки не отвечала. Те посмотрели, жива, вроде здорова, и успокоились. Проснувшись, она еще раз покаялась перед иконой Николая Чудотворца и дала обещание не делать глупостей.

Вместе с дочерями взяли три новых кредита и начали строить дом. Нанятые рабочие залили фундамент, поставили сруб и даже покрыли крышу. В свободное время вяжет носки и продает. Она верит, что построит дом. Хотя надеяться ей, кроме Бога, не на кого. А Он нам прибежище и сила…

Мы лежали с ней в больнице. Две Оли. Фамилии наши были схожи, в смысле – труднопроизносимые. Одинаковые прически и цвет волос, и даже детство оказалось во многом схожим, я рассказала ей о своей подруге, а она о своей, вот тут мы разошлись. Эта история настолько потрясла меня, что я решила ее записать.

– В детстве ее звали Снегурочкой. И не только за молочный цвет волос, к которым, понятное дело, подбиралась одежда нежнейших цветов, но и за ангельский характер. Юлька могла часами играть в песочнице, сохраняя при этом стерильный вид. Она никогда не ломала кукол, не любила страшных сказок, и еще Юля никогда не устраивала истерик.

Здесь моя собеседница делает паузу и, многозначительно посмотрев на меня, продолжает:

– Мои родители, глядя на нее, вздыхали: «Кому-то дети – в подарок, а кому-то – в наказание…» Дело в том, что мы с Юлькой были не только соседками, но и сверстницами. И это сравнение было не в мою пользу. Помню, как-то у мамы были срочные дела, и она попросила Юлькину бабушку за мной присмотреть. А на улице стояла моя любимая погода – последождевая. Я, надев резиновые сапоги, пошла измерять лужи. Первые три, как сейчас помню, были мне до колен, вровень с сапогами, а четвертая оказалась глубокой, и вода налилась в сапоги. Я в таком виде пришла домой. О, что творилось с Юлькиной бабушкой! Ее словно парализовало! Она стояла передо мной минуты две или три не в силах издать ни звука. А вечером маме за чаем рассказывала: «Я пятьдесят восемь лет живу. У меня две дочери и трое внуков. Всякое видела. Но такого мокрого и грязного ребенка, как пришла Оля с прогулки…»