Проклятие валькирии - Елена Счастная

Длинный дом конунга уже полнился гостями. Они рассаживались у столов вдоль увешанных щитами и оружием стен, между резных колонн согласно своему положению. Самое почетное место — напротив высокого кресла Фадира — нынче предназначалось конунгу Радвальду Белая Кость. Он уже сидел там в окружении своих сыновей, коих оказалось не так много, как представилось со слов Борги. Заметила Асвейг и Ингольва, который расположился неожиданно близко к отцу: по левую его руку. Совсем не похоже, что тот не признает его прилюдно. Вон как подле себя держит, как старшего. Впрочем, охранителю, верно, и следует находиться там, где он защитить конунга сможет лучше и быстрее всего.

Другие сыновья Радвальда, похоже, о том вовсе не тревожились и негодования не выказывали. И были они все похожи на отца: кто-то больше, а кто-то меньше. И сразу видно: воины, уже прошедшие через сражения — даже самые юные из них.

Молодые гости с интересом поглядывали на каждую девушку, что входила в дом конунга. Только Инголье не смотрел, словно те никак его не трогали. Но, как назло, стоило Асвейг пройти мимо к женской части стола, и он поднял взгляд — точно розгой хлестнул. Она сделала вид, что не заметила. Рунвид надо слушать.

Лавки у столов все заполнялись, от дыхания множества людей и пламени очага, которым только и освещался дом, становилось душно. Вскоре появилась и жена Фадира — Вальгерд с дочерью Диссельв Ясноокой. Обе статные красавицы, прекраснее которых, говорили, нет женщин в Гокстаде и его окрестностях. Многие девицы могли бы с тем поспорить от обиды и гордости, но кто их слушал? Часто рассказывали матери дочерям, как долго пришлось добиваться Фадиру, тогда еще обычному воину, недоступную, словно звезда, Вальгерд. И кончилось тем, что вызвал он на поединок того парня, что в женихах ее ходил. Победил его, но убивать не стал, чем и заслужил благосклонность прелестницы. А после ее отец и согласие дал на свадьбу. С тех пор жили они в ладу Злые языки, конечно, трепали всякое. Но истинным доказательством крепости их семьи служили сыновья, такие же сильные и отважные, как отец. И дочь, столь же прекрасная, как мать.

Вслед за супругой пришел и конунг Гокстада с сыновьями, которые всегда составляли его главную гордость. Все они уже достигли возраста, годного для походов, и все уже побывали в битвах. Средний сын Хакон даже потерял в одной из них левую руку до локтя, что ему, как говорили, нисколько теперь не мешало. Как и не умаляло желания многих девиц заполучить его себе в мужья.

Фадир, высокий жилистый муж, настолько же подвижный, насколько и язвительный, уселся в свое высокое кресло. За людским гомоном, взбудораженным его появлением, осталось неслышным приветствие важному гостю, что он произнес. Радвальд кивнул и ответил что-то. Все мужи зычно расхохотались и подняли изрезанные узорами и оправленные в серебро рога с медом.

Всколыхнулся пир с новой силой, засуетились рабы, вынося к столу новые кушанья. Асвейг время от времени разносила мед мужчинам вместе с другими девушками. Ни с кем рядом старалась не останавливаться надолго. Несколько раз чувствовала, как скользит шершавая мужская ладонь по запястью в попытке удержать, но легко выворачивалась и спешно скрывалась за людскими спинами. Думается, вряд ли кто-то из них думал недоброе, просто хотели заговорить или поблагодарить за мед. Но Асвейг не могла себя заставить улыбнуться хоть кому-то, все сильнее чувствуя, что не хочет здесь быть. Что она чужая тут да и во всем Гокстаде. Все чаще она возвращалась за стол к Уне, которая неодобрительно на нее посматривала, но пока ничего не говорила. А вот дома устроит выволочку, это точно.

Мужи, опрокинув уже много рогов с медом и пивом, разговаривали все громче. Яростно и зычно о чем-то рассказывал окружившим его мужчинам тот самый Эйнар, который встретился вчера на ярмарке Асвейг с Боргой. Даже оба конунга уже захмелели, хоть и меньше других. Асвейг оглядывала всех неспешно, ожидая, когда же можно будет возвратиться домой. Но Оттар, уже подсев ближе к Фадиру, увлеченно влился в разговор конунгов. И, судя по всему, обсуждали они как раз грядущий поход. Может, уже и добро подсчитывали, коим завладеть доведется.

И все по-прежнему ждали, когда о том будет объявлено во всеуслышание.

Вдруг кто-то осторожно тронул Асвейг за плечо. Она едва не подпрыгнула и обернулась. Худенькая рабыня склонилась к ней и проговорила на ухо, указав взглядом куда-то на далекий конец стола:

— Инголье, сын Радвальда, просит тебя, госпожа, угостить его медом из своих рук.

Она отшатнулась от девушки, не веря ушам. И что ему от нее надо? Невольно перевела взгляд на воина, но тот смотрел совсем в другую сторону, будто ни о чем не просил и не ждал согласия.

Рабыня всунула в руки Асвейг холодный кувшин и тут же пропала из виду. Она беспомощно глянула на Уну, но та лишь услышала, что ей передали, но не знала о предостережении Рунвид, а потому строго вздернула брови — иди, мол. Пришлось вставать и, еле передвигая отяжелевшие вдруг ноги, проталкиваться к столу гостей. Тогда-то Инголье и взглянул на нее — кажется, даже удивился. Но отказывать, пусть и незаконному сыну конунга, невежливо. Будут потом на нее всем городом коситься, что обидела человека, который ничего плохого ей не сделал.

Она подошла и встала рядом, сжимая кувшин пальцами.

— Здравствуй, — воин положил ладонь на свободное место рядом с собой. — Присядешь? Или страшно разговаривать с волком?

— Здравствуй. Ты уж не обижайся на то, что Борга тогда болтала, — Асвейг налила в подставленный рог блеснувшего золотом в свете очага меда.

Знать, никто нынче не будет ворчать, что конунг плохо угощал гостей. Уж сколько выпито и съедено! Как бы у некоторых теперь силы в ногах хватило до дома добраться. А вот Инголье захмелевшим вовсе не выглядел, будто этот рог был сегодня у него первым.

Когда лить стало уже некуда, как и тянуть время, Асвейг так и не придумала, что делать. Садиться рядом с ним, как и вести какие-то разговоры — судьбу пытать лишний раз. А отказывать вот так, ни с того, ни с сего — обидеть зря.

— А что? — вдруг по-молодецки запальчиво гаркнул конунг Радвальд, и все вокруг притихли. — Раз мы с тобой, Фадир, такое дело задумали, не скрепить ли нам дружбу? Чтобы уж никто не сомневался в нашем с тобой уговоре.

Железное Копье перевел взгляд с жены, которой только что улыбался, на гостя. Глаза его сверкнули интересом.

— Я никогда не против. Как ты хочешь это сделать?

Конунг взглянул на Диссельв так пристально, что та зарделась и взяла мать за руку, уже догадываясь, видно, о чем сейчас разговор пойдет.

— А отдай-ка свою дочь, прекрасную Диссельв, за моего сына, — Радвальд самодовольно усмехнулся.

Фадир ничуть не удивился такому предложению. Возможно, он даже и подумывал заранее, что так случится.

— Я с радостью отдам дочь за любого из твоих достойных сыновей. Но знаю еще, что некоторые из них уже женаты. Кого же ты предлагаешь ей в мужья?

— Ингольва, — конунг не повел и бровью.