Милая - Рене Карлино

Прежде всего, войдя в квартиру, я заметила, что в ней очень чисто. Кто-то побывал здесь, вероятно, одна из двух женщин, которые были в жизни моего отца. Либо Марта, заменившая ему сестру, – она работала вместе с ним в кафе «У Келли», либо Шейл, время от времени выступающая в роли его подружки. Обе женщины присутствовали в жизни отца не один десяток лет, и обе были для него чем-то вроде семьи. В ближайшие месяцы они должны были стать для меня спасательными кругами, поскольку я замахнулась на то, чтобы разобраться в делах отца и в его истории.

Избавившись от кучи рекламной макулатуры, я отсеяла несколько финансовых документов и счетов, а потом взяла в руки письмо от адвоката по наследственным делам. Склонившись над кухонным столом, я, прежде чем открыть его, закрыла глаза и глубоко вдохнула. В застоявшемся воздухе квартиры все еще витал запах отца, как будто то, что осталось от его жизни, напоминало мне о том, что его душа, по крайней мере, жива. От осознания потери слезы подступили к глазам и закололо сердце. Я вызвала в памяти его запах – смесь ароматов эспрессо, масла бархатцев и свернутых вручную сигарет с ароматом гвоздики, – пропитавший всю его одежду, в сочетании с натуральными специями и потом. Я тихо улыбнулась, с болью вспомнив о нем, а потом вернулась к тому, что держала в руках.

После того как у отца случился сердечный приступ, мама с Дэвидом, отложив все дела, последовали за мной в Нью-Йорк, чтобы все уладить. Я смутно помню, как прошла та неделя, наполненная потрясениями и болью, но естественность, деликатность и дружеское отношение, которые проявила мать во всех этих делах, воодушевляли и интриговали меня. Я не могла сказать с уверенностью, объяснялось ли это ее любовью ко мне и желанием помочь, поскольку она понимала, что я страдаю, или глубокой любовью к отцу, о которой я не подозревала. Какой бы раздробленной ни казалась мне наша семья в детстве, после смерти отца мы все объединились. Разве не так всегда бывает? Казалось, мама и Марта были сестрами с общей, никому не известной историей, они обе идеально вписывались в атмосферу квартиры и кафе «У Келли».

За день до похорон мы работали в кафе, и я видела, как мама явно со сноровкой управляется с кофемашиной, готовя эспрессо. – Ты была бариста в другой жизни? – спросила я тогда.

– Не велика наука, милая. – Она была от природы сообразительной почти во всем, за что ни бралась. Эта черта ее характера восхищала меня, и именно ее-то я, разумеется, и не унаследовала.

Мама и Марта занимались похоронами, тогда как Дэвид взял на себя заботу о некоторых юридических аспектах имущества моего отца. Я знала, что должна принять кое-какие решения, но в тот момент не была готова к ним, поэтому после похорон решила вернуться обратно в Ан-Арбор, закончить свои дела, а затем на несколько месяцев приехать в Нью-Йорк и остаться там до тех пор, пока не решу, что делать. До смерти отца переезд в Нью-Йорк никогда не входил в мои планы, но теперь я оказалась здесь.

Все, что касалось его имущества, было предрешено заранее. Я была единственной правопреемницей его активов. Однако я знала, что отец, возможно, хотел бы, чтобы какое-то имущество досталось Шейл и Марте, и была уверена, что он оставил распоряжения по поводу кафе. Открыв письмо, по его тональности и официальной форме я поняла, что отец продиктовал его своему адвокату, а потом подписал. Он хотел, чтобы все было официально. Все, что касалось финансов, содержалось в другом разделе завещания. Я поняла, что письмо, которое я собиралась прочесть, касалось его личного имущества, а также надежд и упований, связанных с кафе. Бегло пробежав глазами формальности в начале письма, очевидно добавленные адвокатом, я добралась до сути. Я собралась с духом.

Шейл Харайана и Марта Джонс должны получить доступ в мою квартиру, чтобы забрать свои личные вещи, а также любые музыкальные записи, письма или фотографии, которые им принадлежат.

Прошло некоторое время, пока я изучила пространный документ. Я проводила указательным пальцем под каждым словом, не спеша выискивая скрытое послание, но больше ничего не было. Все принадлежит мне. Он все оставил мне. Я была потрясена тяжестью этой новости, он доверил мне все, на что потратил всю свою жизнь. От осознания этого факта мне стало не хватать его еще больше.

Зазвенел звонок, неожиданно выведя меня из оцепенения. Я подошла к домофону.

– Да?

– Это Марта. – Я немедленно нажала на клавишу и услышала, как она поднимается по ступеням вместе с моим четвероногим другом. Открыв дверь, я тут же рухнула на пол, когда Джексон всем своим весом обрушился на меня, сбив с ног передними лапами.

– Я скучала по тебе, приятель!

Облизав мне лицо, он переминался с лапы на лапу, пока я чесала его за ушами. Встав с пола, я упала в объятия Марты. – Спасибо, что позаботилась о нем и о кафе.

– О, моя маленькая Миа! Как приятно снова увидеть тебя, милая.

Не отпуская моих плеч, она отстранилась, чтобы получше рассмотреть мое лицо. Глядя мне прямо в глаза, она пробормотала:

– Нам предстоит много работы, не так ли?

Это еще было слабо сказано.

Порывшись в коробке с фотографиями, Марта вытащила оттуда одну и, подняв руку, показала мне. – Помнишь, маленькая Миа?

Пока я разглядывала черно-белое фото, на меня нахлынули воспоминания. Мы были в зоопарке, в Мемфисе, все вместе. Мне было лет шесть, и я сидела у отца на плечах. С одной стороны от нас стояли мама и Дэвид, а с другой – Марта со своим мужем Джимми. Все мы напряженно улыбались во весь рот, глядя в камеру, за исключением мамы – она смотрела на отца и на меня. Она улыбалась совсем не так, как все остальные, в ее улыбке не было напряжения, она была теплой и наполненной любовью.

Марта и Джимми вместе с отцом совершали поездку по Соединенным Штатам. Мама с Дэвидом решили, что мы встретимся с ними в Мемфисе. Как раз через несколько секунд после того, как был сделан этот снимок, пошел дождь. Вместо того чтобы на этом закончить нашу прогулку, отец показал куда-то пальцем и закричал: «К бабочкам!» Промокший под теплым дождем, он вприпрыжку побежал к инсектарию, раскачивая меня на высоте своего роста в метр восемьдесят пять. Я вцепилась в его каштановые волосы, отливающие рыжиной, а он мурлыкал себе под нос «Rocky Road to Dublin»[2]. Я помню, что ощущала себя в безопасности, ощущала себя любимой, знала – я там, где мне и полагалось быть.

Когда мы вошли внутрь помещения, закрытого со всех сторон, он показал на куколку и объяснил мне, как она превращается в бабочку.

– Папа, а я тоже должна в кого-нибудь превратиться?

– Конечно, душечка. Мы всегда меняемся, всегда чему-то учимся, всегда развиваемся.

– Значит, однажды я стану красивой бабочкой?