Милая - Рене Карлино

Я думаю, мою мать привлекла любовь моего отца к музыке, его свободный дух и манеры битника, хотя она никогда не призналась бы в этом. То, что случилось между ними, она называла сумасбродством наивной девятнадцатилетней девушки. Это случилось летом 1982 года, она отдыхала вместе с родителями на полуострове Кейп-Код, когда с парой подруг решила на один день съездить в Нью-Йорк. Один день обернулся пятью, и мама вернулась на Кейп-Код беременной. Отец с самого начала признал этот факт, но бабушка с дедушкой не позволили своей юной незамужней и беременной дочери переехать в Нью-Йорк. Когда я подросла, то стала задумываться о том, почему отец не последовал за мамой в Анн-Арбор. Я знала, что он хотел взять на себя ответственность за меня, и знала, что он заботился о моей матери, но думаю, он вообще не принадлежал к числу однолюбов. Его образ жизни был слишком далек от всего, что напоминало традиционный семейный уклад.

После того как я появилась на свет, мы жили вместе с бабушкой и дедушкой, пока мама училась в Массачусетском университете, в конечном счете получив диплом юриста. Именно тогда она познакомилась с Дэвидом, и с тех пор они стали неразлучны, они даже проходили стажировку в одной и той же фирме. Я думаю, мой отчим внушил моей маме то чувство стабильности, которой ей не смог бы обеспечить или не обеспечил бы мой отец. Поэтому я восхищалась Дэвидом. Он относился ко мне, как к своему собственному ребенку, и, хотя я иногда не соглашалась с ним, особенно в подростковом возрасте, я всегда ощущала, что он любит меня.

Сначала папа время от времени приезжал навестить меня в выходные дни, пока я не подросла и не стала летом ездить в Нью-Йорк. Они с Дэвидом испытывали друг к другу огромное уважение, несмотря на то что трудно было найти двух более непохожих друг на друга мужчин. Их объединяла безоговорочная любовь к моей матери и ко мне. После того как отец узнал, что я называю Дэвида «папа», он просто сказал: «Он – твой папа так же, как и я, но, чтобы все было по справедливости, почему бы тебе не называть меня отцом?» Так я и сделала.

Компания псевдоинтеллектуальных друзей моей мамы обоего пола относилась бы ко мне, как к плоду крайне опрометчивого поступка, если бы я не была музыкально одаренной, не произнесла прощальной речи от лица своих одноклассников по окончании средней школы, а теперь не получила диплом «Лиги плюща». Тот факт, что, учась в Брауновском университете, я выбрала в качестве специализации бизнес, удивил всех, но, если говорить о музыке, то я стремилась к более живому опыту. Мне не хотелось ни одной лишней минуты тратить, с трудом преодолевая фуги Баха под гипнотизирующий меня метроном. Мне хотелось получить диплом, который бы мне пригодился, и хотелось, чтобы музыка стала моим хобби. Я все еще раздумывала о том, как лучше применить свой диплом…

Я уже опустила шторку на иллюминаторе, мои глаза и мысли отключились от окружающего мира, когда я почувствовала удар своей собственной сумкой, которую отшвырнуло на сиденье рядом со мной. Я быстро открыла глаза и посмотрела вверх на Уилла, который с яростью снова запихивал все в багажное отделение.

– Прости, детка, мне пришлось освободить место для своей подружки, – сказал он, хватая гитару и поднимая ее наверх.

При мысли о том, что он относится к своей гитаре как к живому человеку, я закатила глаза. Взяв мою сумку, он засунул ее в багажное отделение и рухнул в кресло. Я бросила на него слегка обиженный взгляд. – Почему ты не попросил места у прохода? – спросила я.

– Ну, видишь ли, милая, я люблю сидеть через ряд от аварийного выхода. Я перепрыгиваю через это кресло, выпрыгиваю в люк и через долю секунды соскальзываю по надувному трапу, – ответил он с самодовольной улыбкой.

– Так почему бы не попросить место у аварийного выхода?

– Я не такой, поверь мне.

– Вот тебе на! Времена рыцарей давно прошли. В любом случае это не важно, наша жизнь – в руках этих, будем надеяться, трезвых пилотов и груды металла весом чуть не в полтонны, поэтому…

– Мы можем сменить тему? Мне кажется, ты не понимаешь. – Вынув из кармана четки, он начал надевать их на шею.

– Сдается мне, ты понятия не имеешь, для чего это предназначено, – с усмешкой пробормотала я. – Ты католик? – Он безуспешно пытался отодрать крохотный ценник от одной из бусин. – О господи, ты купил это в магазине аэропорта, не так ли?

Приложив палец к губам, он сказал: – Ш-ш-ш! Женщина, прошу тебя! – Он огляделся вокруг, словно не желая быть замеченным. – Конечно, я католик.

Я тихо фыркнула. – Ну, бог его знает, только если ты обмотаешь ими шею, вместо того чтобы распевать «Аве Мария», это, вероятно, выведет из себя Большого Парня, и нам всем не поздоровится.

Он нервно засмеялся и прошептал:

– Слушай, маленькая соблазнительница, ты как будто дразнишь меня, не так ли? – Дожидаясь, что я отвечу, он смотрел прямо в глаза и хитро улыбался.

Внезапно я смутилась и нервно затрясла головой.

– Извини.

Продолжая улыбаться, он слегка скосил глаза, а потом, прежде чем отвернуться, подмигнул мне и достал стопку журналов из кармана впереди стоящего кресла.

Пока он просматривал информацию по безопасности полета, мы начали выруливать на взлетную полосу. В этот момент я кое-что заметила. Во-первых, Уилл был очень привлекателен. Даже если он был одет чуть старомодно и его зубы были не слишком идеальными, он легко мог бы стать моделью для журнала. Это был малый выше метра восьмидесяти ростом, худой, с мускулистыми, возможно, от многолетней игры на гитаре, руками. У него были взъерошенные каштановые волосы и черные глаза, точеная челюсть, высокие скулы и роскошные губы. Читая, он шевелил губами так же, как дети беззвучно читают про себя.

Во-вторых, пахло от него совсем неплохо – что уж там, он источал божественный аромат. Это была смесь геля для душа и сандалового дерева с очень легкой примесью сигаретного дыма, что обычно отталкивает меня, но ему почему-то шло. Он был одет в черные слаксы в тонкую полоску, висевшие на тощих бедрах, с ремнем, украшенным серебристыми заклепками и цепочкой для бумажника, и красную майку с надписью «Вперед!» с изображением Хиллари и Билла Клинтон, играющих в пинг-понг. Я не поняла, к чему это.

В-третьих, он ужасно боялся летать и явно собирался всю дорогу переживать. Я решила успокоить его нервную систему, проявив дружелюбие, и полюбезничать с ним.

Вышел пилот и объявил, что нам разрешили взлет.

– Господи Иисусе! Тебе не кажется, что он пьян? – выпалил Уилл.

– Вовсе нет. Расслабься, дружище, все пройдет отлично, и тебе, вероятно, не стоило бы так часто поминать Иисуса Христа, по крайней мере, пока на тебе надето вот это. – Я указала на четки вокруг его шеи. Он опустил глаза на бусины, словно ожидая, что они вот-вот рассыплются.

Он нервно пробормотал:

– Эй, послушай, не могла бы ты открыть шторку? Мне необходимо видеть, как мы будем отрываться от земли? – Мне пришлось подчиниться, поскольку он перегнулся через меня и смотрел в окно.