Заповедник - Владимир Величко

— Ладно, расскажешь потом, а сейчас — поговорим! Серьезно поговорим. Трепаться кончаем, надо многое обсудить, коль все на месте… Время настало.

Док с Тексом уставились на него:

— О чем? Что ты надумал?

Кэп помолчал, бросая в воду мелкие камешки, и, наконец, спросил:

— Ребята, как вы думаете, где мы с вами находимся, а? Вот сейчас, в настоящую минуту?

— Как где? Ты что, сам не видишь? Ослеп?

— Нет, не ослеп, но… не вижу — бесстрастно отозвался Кэп.

— Ладно, — раздраженно бросил Текс, — давай выкладывай, что там у тебя? Какие такие высокомудрые мысли посетили твою светлую голову?

— Да, уж, посетили… и довольно неприятные… Вот что я вам, пацаны, скажу. Мы находимся где угодно, только не на нашей поляне. И я не знаю, где мы очутились!

Док внимательно посмотрел на Кэпа:

— Обоснуй!

— Да легко! Помните, как в прошлые годы мы возле этого ручья загорали на камне и называли его Загоральным? Помните? Ну, и где он? Покажите мне его!

Мы стали оглядывать берег ручья. Действительно: того большого, плоского камня, на котором свободно укладывалось загорать пять тел, нигде не было. Странно!

— Вы ж понимаете, что его унести не могли ни вода, ни люди просто в силу его огромности. Согласны?

— Да… как же сразу-то не обратили внимания… верно. Раньше он вон там лежал, — и Техник махнул рукой вниз по течению.

— Правильно! А теперь айда наверх. Там вы увидите другую загадку… растительную на сей раз. — И все послушно направились за Кэпом вверх по тропе.

— Гляньте на тот камень, — и Кэп указал на большущий сиенитовый валун, из-за которого тропа и выходила на поляну. Он был таким огромным, что называть его камнем как-то и язык-то не поворачивался — настоящая монолитная скала метров восьми в высоту.

— Ну а теперь вспомните, как мы на нее забирались?

Да… действительно! На плоскую вершину валуна, сторожевую башню, как мы его тогда звали, поднимались только по стволу растущей вплотную к нему сосны. Сосна была здоровенная, метра полтора в диаметре. И другого пути на вершину не было.

— Ну, и где эта сосна? Спилили и пень выкорчевали? Сами понимаете, что это — ерунда! Никто здесь этим заниматься не стал бы… Тем более выкорчевать пень от такой сосны, наверное, можно только бульдозером.

— Или взорвать! — тихонько бросил Текс.

— Или взорвать, — согласился Кэп, — но, поверьте, я там все внимательнейшим образом изучил. Нет там ни пня, нет там и воронки от взрыва… даже давнего. Так где же сосна? Уже эти два факта дают, мягко говоря, нехилую пищу для размышлений. Но вот вам еще факты. Во сколько мы пришли на поляну? — спросил Кэп — и сам же ответил: — Почти в 17 часов. Так? Сколько мы были в избушке, потом кашу варили?

— Смело пару часов, — чуть подумав, ответил Текс.

— Значит это уже 19 часов. Потом час — если скромно! — затратили на поход за этим… за волком, и уже два часа мы сидим на берегу. То есть сейчас 22 часа, ну или около того. Так? А в 22 часа в сентябре в наших местах уже темень сплошная, уже ночь, а сейчас разве ночь?

Док с Тексом ошалело завертели головами — вот леший нас задери… и как мы раньше-то не обратили внимания на это! Вокруг был непривычный и довольно необычный полумрак, который ну никак нельзя было назвать осенней темной ночью!

— И еще! Во время хождения по морям-океанам мы однажды на своем корабле попали в «глаз» циклона. Знаете, что это такое? — оба слушателя дружно покивали головами, и Кэп продолжил:

— Много разных баек про этот «глаз» циклона рассказывали моряки. И что там время идет по-другому, и что, случалось, люди исчезали, и еще немало всякой небывальщины. Ну вот, значит, пришлось мне самому в нем побывать. — Кэп немного помолчал, видимо, переживая и вспоминая, а потом стал травить дальше:

— Попали мы тогда в жесточайший шторм, и как штурмана с тогдашним капитаном ни упрямились, но оказался наш корапь в зоне мертвого штиля. Случается такое иногда, хоть и не часто. Представляете, видно простым глазом, как на расстоянии десятка миль беснуется шторм, волны гуляют, ливень, а вокруг нас — так, легкая рябь на воде. И в этот момент у меня появилось ощущение немотивированной тревоги, какого-то страха. Возникло чувство, что я на палубе и одновременно в своем порту иду по пирсу. Представляете: глазами вижу одно, а слышу — тарахтенье портовых лебедок, запах мазута, грохот якорной цепи в клюзе. И это раздвоение было настолько отчетливым, что я — Я! — грохнулся на палубу! — Кэп помолчал и продолжил: — Потом, когда кончилась эта передряга, мы поговорили о произошедшем в кают-компании. Так вот все — понимаете, все! офицеры ощутили это состояние раздвоения сознания и страх. Все испытали Необычное. А когда мы шли сюда и свернули на тропу к поляне, помните, как все вокруг внезапно потемнело? Помните! Ну и что вы в тот момент почувствовали? Ты, Док?

— Да… появилась какая-то тревога, тоска… даже, пожалуй, страх!

— Аналогично, — кивнул головой техник, — только мне, кроме страха, вдруг сильно расхотелось идти на полянку. Остро захотелось повернуть назад, в Город.

— Вот! — удовлетворенно произнес Кэп. — А у меня возникло чувство точь-в-точь как тогда, в «глазе» циклона: я был одновременно и на тропке, и вместе с тем в рубке своего крейсера. Это было очень кратковременно, секунды, может быть, но очень отчетливо… Ну и стало страшно. Почему — не знаю! Все как тогда.

— Значит, на всех так подействовал этот мрак-туман? — задал вопрос Док.

— Ребята, вы разве еще не поняли, что это не мрак-туман, как ты говоришь, подействовал, это другое, совсем другое! Мы в тот момент шагнули в какой-то другой мир, в котором все почти так, как в нашем… но различия-то есть! Начиная с этой лесной избушки, которой отродясь не было на нашей поляне. На поляне нашего мира, я имею в виду… Вот такие мои совсем не светлые мысли, ребята!

— Правда… и Дед с карабином! Я только сейчас врубился! Здесь же заповедник, и никаких ружей ни у кого быть не может… и охотничьих собак — тоже, — растерянно пробормотал Текс, опускаясь на траву.

— Ну, пацаны, а вот вам напоследок еще одна загадка, — и Кэп протянул нам довольно увесистую большую, белую монету, — это я в шкафчике у деда позаимствовал. Там таких много лежит. Серебряная!

Док взял и стал ее разглядывать. На аверсе было чеканное изображение головы мужчины в профиль. Холеное, породистое. Абсолютно незнакомое, ни с кем не ассоциирующееся. Внизу — цифра 10 и слово «червонцев».

Над ухом у Дока уже сопел Текс.

— Ты на обороте, на обороте глянь, — прошептал он.

Да, на реверсе монеты красовался набивший оскомину двуглавый орел, а вот надпись — «Росийска парламентир дэржава» — озадачивала не меньше, чем незнакомая морда на аверсе монеты. Значился там и год — 1967.