Ученик чернокнижника - Александр Белогоров

– Ты чего встал, словно привидение увидел! – Жизнерадостный Витькин голос вывел его из оцепенения. Лицо на двери моментально исчезло.

– Да дверь какая-то странная, – произнес Максим с дрожью в голосе.

– А чего тут странного? – Витька явно не видел никакого лица и не слышал голоса. – Дверь как дверь. Только обивка мрачноватая. Так не у всех же должны быть цветочки! – Он рассмеялся, а Максим покраснел. Когда-то, во время ремонта, Максимова мама уговорила отца сделать на дверной обивке узор из обойных гвоздей и проволоки. Витьке же это украшение казалось очень смешным, и он вечно подтрунивал над другом: мол, детский сад, да и только.

Дома Максим стал расспрашивать папу об Эйнштейне и Пуанкаре. Отец признался, что слышал нечто подобное, но не придал особого значения, мало ли что говорят. Он только посоветовал не рассказывать об этом школьному физику.

Максим был возмущен. Такая величайшая несправедливость, а все ноль внимания. Даже советуют помалкивать, словно заговор какой-нибудь. У него в комнате висело несколько портретов великих ученых, а среди них знаменитая фотография Эйнштейна с высунутым языком. Максим внимательно на нее посмотрел и, тяжело вздохнув, решительно снял со стены.

Максим стал заходить к Афанасию Семеновичу по нескольку раз в неделю. Ему было интересно общаться со странным и одиноким стариком. С ним иногда было проводить время даже приятнее, чем со сверстниками. Даже с Витькой он стал видеться реже, на что тот уже начинал обижаться. Мама тоже была таким оборотом дел очень недовольна (она по-прежнему обзывала соседа колдуном), но формальных поводов запретить сыну навещать старика у нее не находилось, поэтому она ограничивалась ворчанием, и то изредка. К тому же папа не только не возражал против общения сына со странным соседом, но даже поддерживал его в этом. Егоров-старший решил, что раз у Максима большая склонность к естественным наукам, то надо ее развивать. Когда-то он мечтал о славе знаменитого физика, но стал обычным инженером и потому втайне надеялся на научную карьеру сына.

Встречи с Афанасием Семеновичем слегка напоминали занятия школьного кружка. Но только проходили они не в пример интересней; к тому же занятия велись один на один (Витька навязываться в гости перестал, а больше никто об этом понятия не имел. Болтуном Витька не был). Старик рассказывал и показывал такие вещи, о которых ни слова не говорилось в школьных учебниках. Да и вообще: иногда создавалось такое впечатление, что учителя о многом из этого даже не подозревали. Временами Максиму казалось, что эти знания порой и впрямь отдают какой-то алхимией. Тем более что сосед нередко с теплотой отзывался о людях, посвятивших себя этой лженауке. Но своими подозрениями Максим ни с кем не делился, опасаясь, что ему запретят навещать старика.

Иногда, правда, из-за занятий с Афанасием Семеновичем случались смешные казусы. Старик изредка забывался и вместо современных названий всевозможных физических явлений и химических веществ говорил старинными или иностранными терминами. Максим его, как правило, хорошо понимал, а в крайнем случае переспрашивал. Тогда Афанасий Семенович смеялся и говорил: «Вот видишь! Много знаний не всегда полезно. Они могут вылезать совершенно некстати и не на свое место!»

Максим быстро привык к странным терминам и уже употреблял их и сам. Несколько раз он даже нечаянно говорил их в школе, повергая в недоумение одноклассников и учителей. Удивление переходило в смех, если он начинал объяснять, что так называли это вещество в Средние века. «Хорошо, конечно, если человек знает и физику, и историю, – прокомментировал как-то такую ситуацию учитель физики. – Но все-таки лучше эти предметы разделять!» Химичка же реагировала гораздо хуже: она считала, что ученик выпендривается и хочет показать, будто знает больше ее. Она даже пару раз снижала Максиму оценку с привычной пятерки до четверки за неправильное название химических элементов, но его это не слишком печалило. Со времени начала занятий со стариком школьная химия стала интересовать его заметно меньше, чем раньше.

Помимо лаборатории Афанасий Семенович был обладателем прекрасной библиотеки. Книги располагались в спальне и занимали столько места, что еле хватало пространства для старенькой узкой кровати. Но если оборудование лаборатории сияло новизной, то библиотека составляла с ней разительный контраст. Конечно, были в ней и новейшие труды на разных языках, но основную массу составляли старинные фолианты. Некоторые из них выглядели такими ветхими, что, казалось, должны были бы рассыпаться от первого прикосновения. Все это составляло довольно-таки мрачную картину: темные переплеты словно давили на находящегося в комнате. Несмотря на все любопытство, хотелось поскорее уйти отсюда. Максим не мог понять: как это Афанасий Семенович способен спать в таком месте.

– Ну что, нравится? – спросил старик, когда Максим, впервые увидев это книжное собрание, стоял как зачарованный.

– Д-да, очень, – пробормотал мальчик: старик явно гордился своей библиотекой, и хотелось сделать ему приятное.

– Здесь у меня очень интересные, старинные экземпляры. – Афанасий Семенович с видимым удовольствием прошелся вдоль стеллажей, ласково, можно сказать, любовно поглаживая корешки книг. – За некоторые из них авторы получали великие награды, становились богачами, пользовались почетом при дворах монархов. А за некоторые сгорали на костре вместе со своими творениями.

– За какую-то книгу! – покачал головой Максим. Он, конечно, слышал о судьбе Джордано Бруно, сожженного жестокими инквизиторами, но это ведь когда было. А здесь, в этой обстановке, он как будто оказывался в атмосфере Средневековья. Он даже ясно представил себе, как сюда входят слуги Великого Инквизитора в своих черных балахонах и уводят старика как чародея, а его самого как пособника сил тьмы и бросают обоих в сырое подземелье. Максим зябко поежился – так явственно представилась ему эта жуткая картина.

– Не за книгу, а за истину, за прогресс! – строго поправил старик. – Это иногда требует жертв.

– Ну, я бы никогда не пошел на такую жертву! – смущенно заметил Максим.

– Кто знает… – Афанасий Семенович загадочно улыбнулся, но улыбка у него вышла довольно зловещей, словно у людоеда, стремящегося показать свое добродушие, и Максиму вдруг стало очень неприятно. – Кто знает, что произойдет в будущем…

А вот эта книга, – продолжил сосед после повисшего в воздухе неловкого молчания, похлопывая черный корешок толстенного тома со стершимся названием, – очень любопытный экземпляр. Она была написана на человеческой коже человеческой же кровью. Ее автор, считавший себя слугой Дьявола, всерьез полагал, что именно так надо записывать великие тайны.

– И что там?.. – пролепетал Максим, готовый грохнуться в обморок.

– В основном всякая белиберда! – махнул рукой старик. – Да ты не переживай! Это, разумеется, копия на нормальном пергаменте, написанная нормальными чернилами, хотя и красными! – И он хрипло расхохотался. – Хочешь посмотреть?

Максим, сделав над собой усилие, рассмеялся следом, но вышло это у него совсем уж неестественно. Мальчик нашел в себе мужество кивнуть (он ведь гордился тем, что презирал всякие суеверия) и, побледнев, стал следить, как Афанасий Семенович не спеша, с усилием, достает тяжелый фолиант, сдувает с него пыль и кладет на столик. Против ожидания в книге не оказалось ничего особенного: какие-то непонятные красные каракули на пожелтевших листах. Максим даже разочарованно вздохнул.