Бандиты. Красные и Белые - Алексей Лукьянов

Ночков, проигнорировавший комиссара, нашел минуту, чтобы поговорить с Василием Ивановичем. Сразу после собрания командиров начштаба вполголоса сказал ему:

— Ты там держи ухо востро. Фрунзе на тебя шибко сердит, да только руки у него коротки, чтобы до тебя дотянуться. Но комиссара все равно поменять хотят, еврейчика какого-то, Фурман фамилия. Себе на уме, говорят, типчик.

Чeпаев вздохнул. Ёжиков тоже себе на уме, но к нему начдив уже привык. Комиссар — как заноза в заднице, а новый комиссар — цельная клизма! Ну, спи, Ёжиков, может, тебе в другом месте повезет.

Ёжиков не мог заснуть, в голове у него роились мысли одна другой злее. Комиссар понимал, что в Самаре Чепаева возьмут под арест, а его заставят писать рапорт о контрреволюционной деятельности Василия Ивановича. С одной стороны, слыть доносчиком не хотелось. С другой — слишком уж самонадеянным и гордым был начдив, и его спесь с самоуверенностью выводили комиссара из себя.

«Ничего, — думал Ежиков, — ну, перекинут меня в другую часть. Да хоть к тому же Сапожкову! Там развернусь, обо мне еще услышат. А Чeпаев… хрен с ним, с Чeпаевым. Таких, как он, на ярмарке по дюжине за пятак дают. Сейчас пусть хорохорится. В ЧК, небось, по-другому запоет».

Фурман

— Товарищ Фурман?

— Так точно.

— Товарищ Фрунзе ждет вас.

Митя с легким замиранием сердца вошел в кабинет командарма.

Фрунзе оказался бритым налысо усатым приятным человеком. Когда Митя появился в дверях, Михаил Васильевич встал, широко улыбнулся, обнажив крупные прокуренные зубы, и пошел навстречу молоденькому комиссару, который и пороху-то еще не нюхал.

— Здравствуйте, товарищ Фурман. Как добрались?

— Здравствуйте, товарищ Фрунзе. Спасибо, хо…

— Присаживайтесь. Сейчас будем пить чай.

Открылась дверь, появился секретарь с серебряным подносом, на котором стояли два стакана чая, сахарница с кусковым сахаром, щипчики, ложечки. Секретарь оставил поднос на столе и вышел.

— Угощайтесь, это настоящий чай, не морковный, — пригласил Фрунзе.

Митя был голоден. Всю пайку он отдал замурзанным беспризорникам на вокзале еще в Москве, в животе урчало. Он не заставил просить себя дважды, тем более что к чаю были грудой насыпаны ржаные сухари.

— Итак, — Фрунзе уселся напротив гостя и чинно отхлебнул из стакана. — Вы закончили курсы политработников?

— Так точно.

— И рветесь на фронт?

— Так точно!

— Прекрасно. Ваша анкета мне сразу понравилась. Как вы смотрите на то, чтобы стать бригадным комиссаром?

По счастью, Митя уже проглотил размоченный в сладком кипятке сухарь и не подавился.

— Бригадным?!

— Поймите, у нас жестокая нехватка кадров. Если в малых подразделениях политработников еще могут подменять краскомы, то в крупных соединениях эти должности пустуют. А нам очень нужен комиссар в формируемой в Алтае бригаде. Вы понимаете меня?

— Я готов, товарищ Фрунзе.

— Прекрасно. Товарищ Чeпаев, будущий командир бригады, будет здесь с минуты на минуту.

— Чeпаев? — изумился Митя. — Тот самый, который…

— Да-да, тот самый, который… Хотя надо сказать, что слава товарища Чeпаева все же несколько преувеличена. В связи с этим я и вызвал вас к себе.

Фурман, подавив внутреннее волнение, обратился в слух.

— Видите ли, Дмитрий Андреевич, товарищ Чeпаев в последнее время несколько… хм… оторвался от действительности. Он слишком уверен в том, что его рабоче-крестьянское происхождение — залог его победы и успеха в боях. Не любит военспецов, перешедших на сторону советской власти, не любит интеллигенции, вообще подвержен множеству предрассудков. Ваш предшественник, товарищ Ёжиков, не раз указывал Василию Ивановичу на недопустимость такого поведения. Красному командиру недостойно быть таким ограниченным, понимаете?

Митя истово кивал.

— Так вот, у меня к вам просьба — начните работу именно с товарища Чепаева. Вы же на филолога учились? Привейте товарищу Чeпаеву любовь к слову, к искусству, к знаниям. Покажите, что жизнь — это не только конная атака. Возьмите его в духовный плен. Вы меня понимаете?

— Так точно, товарищ Фрунзе.

— Вот и отлично. И еще. Есть у Василия Ивановича странность одна — не расстается он с одной безделушкой, талисманом в виде льва. Он уверен, что именно этот талисман приносит ему победу. Надо как-то его от этой поповщины отучать. Как только представится удобный случай — заберите у него эту вещь. Заберите и припрячьте. Конечно, он сначала нервничать будет, но потом… ну, вы понимаете.

— Так точно.

В дверь постучали, появился секретарь:

— Товарищ Фрунзе, там Чeпаев. Запускать?

Фрунзе лукаво посмотрел на Митю и громко сказал:

— Запускайте.

Дзержинский

Яков Петерс, заместитель председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии, вошел в кабинет Феликса Эдмундовича без стука.

— Что у тебя? — спросил Дзержинский, не отрываясь от вороха бумаг.

— Пришла первая шифровка от Белого.

— Внедрился уже, значит?

— Так точно.

— Читай.

Петерс достал из папки шифровку и прочел:

— «Сижу на вокзале. Народу много. Бога нет».

— Чего?

Петерс повторил.

— Что это за галиматья?

— Кодовые фразы.

— А на нормальный язык перевести?

— Э… Внедрился, подозрения не вызываю, объект пока не найден.

— Как мне эта конспирация надоела, Петерс. 15 следующий раз давай без усложнений.

— Есть.

— И эти «есть» брось, не на людях. Как думаешь, справится Белый с заданием?

— Он заинтересован, Феликс.

— Кровно заинтересован?

— Материально.

Дзержинский поморщился.

— Плохо это. Заинтересованность должна быть кровной. Материальное — это пыль, прах. Как там у Некрасова? «Умрешь не даром: дело прочно…»

— «…когда под ним струится кровь», — закончил Петерс.

Дзержинский замолчал, погрузился в раздумья.

— Ладно, Яков, ступай. Пусть Белый делает свою работу, сообщай мне только тогда, когда будут подвижки.

Петерс, не прощаясь, вышел из кабинета. Дзержинский снова погрузился в чтение.

Операция началась.

Астрахань

Башка болит, рубаха вся заблевана, руки холодные трясутся, колени дрожат, сердце колотится… Опоила, ведьма, как есть — опоила.