Пангея приветствует тебя - Оливия Штерн

* * *

Занимался малиновым заревом рассвет над бескрайней степью. Как выяснилось, Тана совершенно не умела ездить на лошади — выяснилось после того, как она кубарем полетела на сухую землю. Поэтому Дей-шан взял ее к себе в седло. Не доверял, значит, молодому. Тана не сопротивлялась: во-первых, особого выбора ей все равно никто не предоставил, во-вторых, особого отвращения к Дей-шану она тоже не испытывала. Злилась — да, бесспорно. Потому что он убил своего же командира, подло напал в ночи и убил. Может быть, немного подумывала о мести — как-нибудь позже. Но так, чтобы до тошноты, до рвотных спазмов — такого не было. Тана, не помня, чувствовала: в ее жизни было столько разных мужчин, что увеличение этого числа на единицу не меняло ровным счетом ничего. Ну, а то, что он взял свое, не спрашивая согласия — не слишком высокая цена за хорошее обращение с абсолютно беспомощной женщиной.

«Я переживу все это», — вяло думала она, — «а там посмотрим, чья возьмет».

Теперь, когда они крупной рысью следовали куда-то на юго-восток, у Таны появилось время подумать и осмыслить ту ситуацию, в которой она оказалась.

Дела обстояли — не очень. Можно даже сказать — поганенько.

Память словно старинная, наполовину осыпавшаяся мозаика. Не осталось ничего внятного о той, прошлой жизни, которая закончилась благополучно в тот момент, когда Тана открыла глаза и обнаружила себя лежащей среди колышущегося моря пожелтевшей травы. Голова противно гудела, тело болело, но у нее нашлись силы куда-то идти в надежде встретить людей. Потом силы иссякли, и в себя она пришла уже под внимательным взглядом огромного, загорелого до черноты человека в странном одеянии. Тана даже не разглядела его толком, было только чувство радости и облегчения — наконец-то ее нашли и спасли! Наивная дурочка… Хотя Уннар-заш ей понравился. Было в нем что-то располагающее к себе, несмотря на совершенно дикий, примитивный вид. Лоб довольно высокий, взгляд открытый и плечи ну совершенно непомерной ширины. Правда, здешние скорее всего все такие — высокие, но широкие в кости, а поверх еще и приличный слой мышц, да такой, что предплечье Уннар-заша в обхвате было как четыре ее, Таны, предплечья.

Она покосилась на руки Дей-шана, сжимающие поводья. Тоже черные — от загара, от пыли, покрытые шрамами. Ночью он этими руками ей чуть ребра не переломал, синяков наставил. Впрочем, с синяками жить можно, до поры до времени. Хотелось помыться. А в сознании медленно зрела уверенность, что от всех прелестей этой поездки ей не отмыться никогда.

Тана вновь вернулась к печальным своим мыслям.

Противно, когда не помнишь, кто ты была. Гулящей девкой? Нет, она твердо знала, что нет. Тогда почему совершенно спокойно отдалась какому-то грязному и вонючему

примитиву? Похоже, что там, откуда она сюда прилетела, секс со случайным партнером был нормой. Все равно что легкий перекус между завтраком и обедом.

Тана раз за разом возвращалась к уцелевшему фрагменту воспоминаний. Бордовый ковер. Мертвая блондинка с разбитым лицом. И кто-то, чьего лица пока не вспомнить. Тот, кто убил. Его, судя по воспоминаниям, Тана тоже не боялась. Она просто была уверена в том, что ей ничто не угрожает, и хотела — искренне хотела — помочь тому неизвестному. Желание помочь и даже сострадание остались послевкусием воспоминания. Больше, увы, ничего.

Ни — кто, ни — откуда. Были ли дети — Тана помнила, что женщины могут производить на свет потомство. Будут ли дети здесь, учитывая обстоятельства.

И где это — здесь?

Само собой всплыло в памяти одно-единственное слово. Забвение. Иррациональный, первобытный страх перед заключенным в слове смыслом. Когда-то… Похоже, она очень боялась оказаться в Забвении, потому что, попав туда, никто уже не возвращался.

Вынырнув из тяжких размышлений, Тана огляделась — и, к собственному вялому удивлению, увидела неподалеку, на фоне безбрежного моря выжженной травы, нечто новое.

Редкий плетень, покосившийся, в прорехах, опоясывал две кривые лачуги, крытые вязанками сухой травы. Из крошечного и закопченного оконца к небу уходил густой дым. Дей-шан придержал коня у самого плетня. Тана вздрогнула, когда мужчина гаркнул во всю силу легких:

— Унла-заш! Унла-заш, ты здесь?

И снизошел до объяснения:

— Здесь живет старуха, которую когда-то выгнали из поселка. Она ведьма, к ней приходят Полночные.

Тана понятия не имела, что такое «ведьма», и кто такие «Полночные», но переспрашивать не стала. Тем более, что никто не откликнулся на рев Дей-шана.

Впрочем, это его не смутило.

— Унла-заш! — гаркнул он, — ты меня слышишь? Это Дей-шан! Духи тебя прибрали, что ль?

— Духи меня не тронут, а вот смерть за мной уже пришла, — услышала Тана сиплое карканье.

Следом появилась и хозяйка. Спина ее была согнута дугой так, что старая женщина была вынуждена постоянно задирать голову, чтобы смотреть перед собой. Длинные седые волосы висели пучками спутанной пакли, лицо казалось черным от въевшихся в кожу грязи и загара. Старуха подслеповато щурилась на непрошенных гостей, затем ее мутный взгляд переместился на Тану и словно прилип.

— Что тебе надо, Дей-шан? — она все еще держалась на расстоянии от плетня, словно тот мог ее защитить от двух вооруженых конников.

— Лошадей напоить и отдохнуть. Заплатим. Колодец твой, поди, не пересох еще?

— Чем заплатишь, Дей-шан? Честным железом? — проскрежетала хозяйка, ковыляя к калитке.

— Серебром, — тот пожал плечами, — причем здесь железо… Совсем старая из ума выжила.

— Куда красавицу везете? — между прочим осведомилась старуха, когда они спешились, — коней, вон, под навес.

— Не твоего ума дело.

— Воду из колодца сам доставай, стара я уже стала.

— Мыться хотим, — объявил Дей-шан, а Тана изумилась про себя — как, они здесь даже от грязи своей избавляются?

— Сами воду таскайте, — буркнула старуха.

Тану, подталкивая меж лопаток, завели в пустое жилище — если, конечно, это название было вообще применимо к помещению. Внутри глинобитные стены осыпались, обнажив плетение прутьев. Посреди, обложенный черными от копоти булыжниками, тлел костер, над которым был установлен такой же закопченный глиняный горшок с неведомым содержимым. У одной из стен, что дальше от входа, лежал ворох старых шкур. Там же, вдоль стены, были расставлены маленькие горшочки и кувшинчики, растрескавшиеся и грязные.

От дыма защипало глаза, Тана инстинктивно попятилась, но уперлась спиной в Дей-шана.

— Принеси воды, — кивнул тот Риэду, и продолжил, обращаясь к шаркающей у входа старухе, — а ты дай этой девке одежду.

— Степь с тобой, Дей-шан, — хмыкнула женщина, — откуда у меня…

— Давай сюда, знаю, что есть.

Старуха, недовольно бормоча под нос, похромала прочь. Дей-шан грубо развернул Тану к себе, и ей пришлось выдержать тяжелый, испытывающий взгляд.