Мания - Чарльз Дэвис

Ребенком я не понимал, насколько важна ходьба. Я чувствовал, что она связана с рассказами, что мавр соразмеряет свои рассказы с длиной шага, как ныне я соразмеряю свои изречения с пределами этого помещения, однако то, что ходьба является формой изложения историй, способом поисков своего пути в этом мире, — это озарение пришло ко мне позже, когда мое предательство мавра послужило мне неожиданным уроком.

Естественно, не каждая история и не каждая прогулка приведут к желаемой цели. Когда мы слышим рассказ или идем по тропе, мы следуем путем, по которому кто-то уже шел в прошлом. Рассказ или путь вовсе не обязательно приведут нас туда, куда мы хотим прийти, но каждый из них является дорогой в этом мире. Для познания окружающего мира каким-то другим способом мы не обладаем ни умом, ни талантом, ни временем. И если дорога не привела нас туда, куда мы надеялись, не важно. Важно лишь то, как мы туда попадаем.

Сознаете ли это вы, передвигающиеся лишь на чужой спине? Может, я оказываю вам плохую услугу. Я вспоминаю, как читал, что до изгнания мавров, в дни, когда еще искали возможности convivencia,[10]от мавров потребовали изменить поведение, включая походку. Вероятно, на самом деле вы и вам подобные все понимаете. Инквизитор определенно понимал, что блуждание по горам рождает свободу, опасную для власти. Но, думаю, в таком случае даже ему не хватало искусности мавра, который знал, что для разных народов и разных обстоятельств существуют разные способы ходьбы и то, как вы ходите, может определять то, кем вы станете. Вот этому уроку я не уделил должного внимания.

«Шип-шип» — так говорил мавр. Когда мы бесшумно двигались, выслеживая какого-нибудь зверя, тихонько возвращаясь домой в темноте, осторожно приближаясь к ручью, чтобы загрести форель, он улыбался и шептал: «шип-шип». Эти слова должны были заглушить наши тихие шаги, но мавр воспользовался ими и в другом случае, о котором я расскажу позже, но тогда движение не имело значения. Он советовал соблюдать осторожность, ибо мир, по которому мы идем, не всегда к нам благосклонен. Я так и не научился той осторожности, вот почему я ожидаю вашего прибытия. Однако все остальное я осознал… в конце концов.

Когда Инквизитор отпустил меня, я поспешил прочь так быстро, как позволяли тяжелые ведра. Я не чувствовал, что сделал нечто плохое, что внес свою лепту в гибель мавра, и, по справедливости, я до того момента едва ли сказал что-то, что могло его погубить. Однако я сделал свой первый шаг на пути к предательству. Тот путь был туманен и пока еще не имел ясной цели. Тем не менее я хотел убежать как можно дальше от чужого невозмутимого существа в богатом одеянии. И я хотел подавить возбужденную им тревогу. Не стоит удивляться, что, выполнив эту задачу, я отправился побродить. Вот один из жизненных парадоксов. Ходьба — и дорога в мир, и способ бегства от мира. Ходьба — времяпрепровождение одиноких и утешение слабых.

Я пошел по тропинке к Двум Сестрам, поскольку то был самый прямой путь к Acequia Nueva,[11]где я надеялся найти мавра. Однако не доходя до acequia тропа пересекала дорогу на равнину, широкую, протоптанную мулами дорогу, кое-где усыпанную большими камнями самой разной формы и отшлифованными множеством копыт. Вот на этом перекрестке я случайно встретился с Фактором.

Как управляющий монастырской собственностью, Фактор никогда бы не смог завоевать народную любовь. Уверен, милорды, вам и без меня известно, что в современном мире бедность стоит дорого, и для обеспечения простоты благочестивой жизни религиозные заведения нанимают людей столь безжалостных, что по сравнению с ними обычные торговцы кажутся щедрыми. И зачастую не просто кажутся, а действительно очень щедры, как я убедился на собственном опыте. Тревожась за плоды своей торговли, они отдают великодушнее, чем люди, более уверенные в собственной добродетели. Однако, даже по меркам себе подобных, наш Фактор слишком скрупулезно, до последней крошки собирал монастырскую подать плюс солидную прибавку лично для себя. В результате он возбуждал в людях еще больше злобы, чем другие сборщики податей, и его появление в общине сопровождалось теми же чувствами, что вызывает червоточина. В довершение природа не побаловала его внешним совершенством. Он был похож на горгулью, изрыгающую грязную воду со стены собора. Не знаю, ухудшился ли его характер от осознания собственного безобразия, но он словно всегда искал способ вырвать у мира некое вознаграждение и сдирал с нас податей гораздо больше десятины, положенной его хозяевам.

Торопясь убежать от Инквизитора, я не сразу заметил Фактора, сидевшего на краю фруктового сада и жующего яблоко. На его коленях свернулся барашек-талисман, а его хромой мул щипал траву выше по склону. Когда я увидел Фактора, то сворачивать было уже слишком поздно. Он окликнул меня вполне вежливо; он даже предложил мне откусить от его яблока, однако я знал, что доверять ему нельзя, и в данном случае не собирался пренебрегать родительскими предостережениями. Именно из-за этого человека мы постоянно питались зимой одними каштанами. Я не хотел иметь с ним ничего общего.

— Куда это ты направляешься? — спросил Фактор, спокойно принимая мой отказ и оглядывая нетронутый бок яблока так, будто выискивал слабое место для атаки.

— Никуда, — сказал я, и в некотором смысле не солгал, поскольку никакой определенной цели у меня не было. Я надеялся встретить мавра. Я думал поискать его на Acequia Nueva или у Двух Сестер, но я вполне мог отвлечься, если бы мне взбрело в голову искупаться в одном из горных ручьев. Я никуда не направлялся. Самые лучшие прогулки не нуждаются в цели. Если бредешь бесцельно, куда глаза глядят, ты уязвим, открыт судьбе, как удаче, так и неудаче, а потому живешь настоящей жизнью. Если ты определяешь себе цель, по меньшей мере такую, от которой не желаешь отклоняться, ты ограничиваешь возможности. Не забывайте об этом вы, те, кто так сосредоточен на спасении души.

— Ручаюсь, ты спешишь к чужаку, которого вы, дети, так любите, — сказал Фактор, откусывая от яблока облюбованный ранее здоровенный кусок. Он некоторое время довольно жевал, но, не дождавшись моего ответа, промолвил: — Ну, иди пока. Недолго он тут пробудет.

В тот момент, несмотря на недавний допрос, я еще не сознавал связь между визитом Инквизитора и мавром, а потому последние слова поставили меня в тупик. Никто никуда не уходил из aldea, тем более мавр. Фактор объезжал окрестности; очень редко у моего отца появлялись излишки, и он спускался в долину; мы все бродили по горам по необходимости или желанию; однако никто никуда не уходил навсегда. Правда, я понял, что происходящее, возможно, каким-то образом касается меня. Как часто говорил мавр, змея на тропинке полезна; она напоминает нам о поджидающих вокруг опасностях.

Когда я спросил Фактора, что означает его замечание, он впервые пристально на меня посмотрел. В его взгляде была ужасающая горячность.

— Он колдун. И будет за это сожжен.