Мания - Чарльз Дэвис

Мавр также заявлял, что у него есть невидимая «сонная пыль», которой он присыпал наши глаза, чтобы усыпить нас. У него были большие сухие ладони с грубыми пальцами, и когда он тер кончиком большого пальца по кончикам остальных, то слышалось тихое шуршание и почти верилось, будто бесконечно легкая пыль сыплется в глаза, и иногда мы действительно засыпали, зачарованные шелестом его пальцев и тихим, бормочущим голосом. А однажды он взял нас на лунную рыбалку.

Я не помню, какое стояло время года, но дни уже были короткими, а снег еще не выпал. Мы спускались с горы — мавр, я и еще двое ребятишек. Полная луна освещала тропинку и расплывчатые контуры aldea, окутанные дымом очагов, в которых готовился ужин. Когда мы пересекли ручей, где бурлящая белая вода искрилась лунным светом, мавр рассказал нам о маленьком мальчике, поймавшем ломтик луны на рыбалке в точно такую же ночь. Видя наше изумление и чувствуя страстное желание подавить недоверие, он срезал с кустарника ветку и достал из своего мешка нить и крючок. Вскоре он учил нас таинственному искусству ловли луны.

Забросив крючок в танцующий поток, мавр дернул удочкой, взметнув фонтанчик сверкающей воды, с ликованием крикнул, что поймал лунный ломтик, и тут же притворился неизмеримо опечаленным, будто улов выпал и исчез в высокой, густой траве. Может, нам повезет больше, ведь мы ближе по возрасту к подлинному ловцу луны? Вскоре все мы, увлеченные лунной ловлей, забрасывали крючок в отраженный свет, пытаясь поймать хоть чуточку магии и тайны. На самом деле я никогда не верил, что мы ловили луну, но и не был всецело уверен в том, что мы ее не ловили. Это было частью таланта мавра: внушать нам, детям, неразумные верования, украшающие жизнь. К сожалению, мавр внушал неразумные верования и взрослым — верования или страхи, что было равнозначно.

Вряд ли жители деревни осознанно вознамерились отомстить человеку, который не сделал им ничего дурного и всего лишь был умнее их. Во всяком случае, ничего подобного вслух не говорилось. Мои родители, как и остальные, вероятно, искренне верили, будто мавр — некий злой эльф, околдовавший, а затем укравший их детей, проклявший их урожай, вызвавший обрушение их колодцев… то есть причина всех их бед. Мавр просто очень удачно оказался под рукой, а потому заслуживал наказания. Только мавр, я, Инквизитор и еще один человек точно знали, что он был невиновен в том, в чем его обвиняли. К сожалению, в силу своей деятельности мавру приходилось ходить по воде, и этот простой факт подтверждал все фантастические обвинения моих соплеменников и обеспечивал Инквизитора необходимым предлогом.

Ныне я понимаю, что Инквизитор был хорошим человеком или, по меньшей мере, настолько хорошим, насколько может быть человек, скованный подобным призванием. Инквизитор не принадлежал к тем, кто обвиняет ради стяжательства, для кого богатство еретика — определяющий грех (не сомневайтесь в моих самых достойных намерениях, милорды). Инквизитор не сомневался в собственной вере и для ее подтверждения не нуждался в доказательствах ее превосходства над верованиями других.

Да, милорды, вы правильно прочли то предложение. Можете и его использовать против меня. Я с готовностью заявляю, что мир представляет собой круг с разными дорогами, ведущими к центру; существуют три дороги, каждая со своей перспективой, но цель их одна и та же. Надеюсь, это сэкономит вам время, а меня избавит от некоторых неприятных ощущений, хотя боюсь, что вы не сможете умиротворить завистника, недовольного самим собой, и это добровольное признание не пригодится.

Что касается Инквизитора, то он не получал удовольствия от пыток. На своих допросах он не применял strappado[8]или aselli.[9]Инквизитор мог вырвать из мавра признание или раскаяние подобными методами, но он использовал обман, более уместное оружие для политических целей, как вы прекрасно знаете, милорды. Вы притворяетесь, будто защищаете веру, однако на самом деле вы ведете более изощренную игру с людьми, возбуждая страх и подозрительность, дабы противостоять расколу и неповиновению.

Впервые я столкнулся с Инквизитором на клочке утоптанной земли, заменявшем в нашей aldea рыночную площадь. Встреча произошла под старой липой, посаженной, по словам мавра, сто лет назад. Здесь его соплеменники собирались для решения наболевших вопросов, здесь он пел свои песни в дни торжеств и праздников. Почему Инквизитор выбрал именно это место? Потому ли, что оно находилось в центре деревни, или просто потому, что здесь было чисто и прохладно, ведь густая листва защищала от летнего зноя? Я не знаю. Однако, пока Инквизитор был с нами, он большую часть дня сидел под тем деревом и именно там выслушивал истцов.

Я возвращался от общественного колодца, сгибаясь под тяжестью ведер и стараясь не расплескать воду, а потому не сразу услышал его зов. Мои родители были слишком бедны, чтобы позволить себе собственный колодец, так что в детстве доставка воды, иногда трижды в день, была одной из главных моих обязанностей. В более поздние годы воду приносили прямо в мои комнаты, что доставляло мне искреннее наслаждение, одно из немногих. Вы, рожденные в достатке и никогда не занимавшиеся хозяйственными работами, не можете оценить, что значат такие обычные вещи для простых людей, но для меня вода всегда была важна. Я знаю ощущение деревянного ярма, врезающегося в шею и плечи, и огромной тяжести полных кожаных ведер, от которой судорогой сводит мышцы спины. Кроме того, вода была делом жизни мавра и косвенной причиной его гибели. Для меня вода — нечто вроде посредника, с помощью коего я прослеживаю свой путь от бедности к богатству, и еще вода не дает мне забыть как отдельные драматические события, так и утомительную рутину моих ранних лет.

Услышав призыв Инквизитора, я понял, что зовет он не в первый раз, ибо в голосе его слышалось нетерпение, как у моей матери, когда она уличала меня в навеянных рассказами мавра мечтаниях о далеких мирах.

Мечтания — странное слово в подобных обстоятельствах. Мой народ не мечтал, не обладая ни умом, ни досугом для мечтаний. Любой склонный к фантазиям считался глуповатым, а часто слабоумным и потому опасным. Должно быть, жители деревни испытали сильное потрясение, когда меня забрали на обучение. Мотивы моего переезда сложны. Меня удалили, дабы скрыть истину, однако полагаю, что не последнюю роль сыграла моя способность мечтать, а этим я был обязан мавру. Слушая его истории, я осознал, что разум подобен ландшафту, и точно так, как мы преодолеваем гору, чтобы посмотреть, что находится с другой стороны, мы можем исследовать мир, бродя по нашим умам. Монотонно дробя миндаль или очищая каштаны от кожуры, я бродил по лабиринтам своего разума, и мои движения становились все более медлительными, пока в конце концов видимая работа полностью не прекращалась, и тогда я получал нагоняй от матери, часто сопровождавшийся подзатыльником. Бот почему, услышав оклик Инквизитора, я замер на месте. Я узнал тот голос. Я понял, что призван к куда менее приятной стороне того, что взрослые принимают за реальность.