Уроки любви - Полина Поплавская

Вот и сегодня был день обмена найденным, и Джанет спешила на родовое кладбище, чтобы там, в тишине и однообразии, придать своему будущему рассказу достойную форму. На этот раз ее сведения касались Финча Фоулбарта, конюшего лорда Давентри, который, как оказалось, был первым браком женат на испанке из Андалусии, сожженной затем по обвинению в колдовстве во времена Джона Нокса.[5]Впоследствии, стараясь скрыть этот позор, наследники умалчивали злополучный факт, а вот теперь, через четыреста лет, его вытащила на свет из королевских архивов золотоволосая девочка. Это была роскошная новость, и Джанет хотелось подать ее как можно более романтично. Она долго расхаживала по кладбищу, воображая себя то гордой жертвой со спутанными смоляными волосами, то коварным палачом, то раздавленным таким поворотом судьбы мужем несчастной испанки… Проговорив все по нескольку раз, она наконец решила, что рассказ готов и произведет на дедушку самое сильное впечатление. К тому же приближался пятичасовой чай, традицию которого Селия блюла неукоснительно: можно было проспать завтрак, прогулять ланч, пропустить обед и отказаться от ужина, но на файф-о-клок все должны были собираться непременно. И Чарльз, всегда и во всем поддерживавший жену, откашливался в усы, не уставая повторять, что именно такими мелочами и жива старая добрая Англия.

А сегодня, увлекшись старинной историей, Джанет опаздывала – ей даже пришлось взять такси. Но, к ее удивлению, дом встретил ее абсолютной тишиной: даже из кухни, превращенной стараниями Пат и Жаклин в настоящее викторианское обиталище с медными котлами, гирляндами овощей и разномастными, но антикварными чашками, не доносилось ни звука.

Джанет осторожно заглянула туда, но, кроме накрытого стола, не увидела ничего. Она еще раз бросила взгляд на часы, подаренные ей Милошем с его первого зарубежного гонорара, – она опоздала на десять минут. Отхлебнув уже остывшего чаю и так и не сняв с плеча рюкзак, девушка взбежала по лестнице.

– Ба, Ча, да где же вы!? Смените гнев на милость, ведь я опоздала всего чуть-чуть! Зато я расскажу вам потрясающую историю!

Но старый дом продолжал хранить молчание.

Джанет встревожилась. Нарочно громко стуча толстыми подошвами ботинок и сама почему-то пугаясь этого стука, она обежала столовую, зал, гостиную – везде было пусто. Тогда она рывком распахнула дверь в кабинет деда и облегченно вздохнула: Селия и Чарльз сидели друг напротив друга.

– Уф, ну вы и хитрецы! Впрочем, такой урок я запомню надолго. – Джанет наконец сбросила рюкзак прямо на пол и, продолжая болтать, подошла поближе. – История романтичнейшая…

Но старики продолжали сидеть неподвижно и молча, даже не повернувшись на ее слова.

– Неужели мое опоздание… – снова начала Джанет и вдруг осеклась, заметив, что по лицу Селии беззвучно катятся мелкие слезы. – Что с тобой, Ба? – Молчание. – Да что здесь случилось? – Она обернулась к деду и только тут увидела его застывшее в гримасе боли неподвижное лицо.

– Он умер, девочка, – раздался за ее спиной почти неслышный голос Селии. Джанет не поверила своим ушам, но слова прозвучали еще раз, чуть более громко и внятно: – Умер. Умер, быть может, двадцать минут назад… – Джанет стояла окаменев, не решаясь повернуться к бабушке, чтобы не увидеть ее искаженного горем лица – оно почему-то казалось девушке страшней, чем лицо покойного. А слова продолжали падать, и они все ниже пригибали плечи Джанет. – Я ждала его, как обычно, к чаю, и когда он не появился вовремя, я поднялась сюда и… Что же теперь делать, что?

И только тут Джанет упала лицом в теплые бабушкины колени и заплакала трудными горькими слезами первой непоправимости.

* * *

Чарльза похоронили в Бассетлоу, в ряду всех баронетов на южной, самой солнечной, без деревьев, стороне кладбища. Самое ужасное, что все это пришлось делать им одним – Пат оказалась в каком-то забытом Богом городке в верховьях Параны, где недавно была обнаружена народность с удивительными, ни на что не похожими песнями, и известить ее не представлялось никакой возможности, а Стив проводил важную международную встречу в ЮАР и никак не мог успеть на похороны тестя. Прилетела, несмотря на свою долгожданную новую беременность, только Жаклин с Фергусом, который стал и для Селии, и для Джанет подлинным спасением. Болезненный малыш требовал постоянной заботы, сама Жаклин чувствовала себя неважно, хотя и пыталась скрывать это. Но все-таки вышло так, что и бабушка и внучка вынуждены были отвлекаться от своего горя, и только вечерами, разойдясь по своим комнатам и тщательно прячась друг от друга, они тихо плакали в подушки, стараясь, чтобы не были слышны даже эти скупые слезы. Джанет вообще никогда не плакала на людях, даже не представляя себе, как можно так унизить свое горе, а Селия просто не хотела лишний раз расстраивать внучку, которой, она видела, и без того очень плохо, и Жаклин, малейшая тревога для которой могла кончиться весьма серьезно.

Так они прожили почти месяц. К удивлению и тайной гордости Джанет Селия ничуть не изменила установленный в доме порядок: белье было так же туго накрахмалено, полы сверкали, завтрак, обед и ужин подавались минута в минуту. Верность традиции действительно была спасательным кругом, за который можно держаться, не рассуждая, умно это или глупо, нужно или нет. Исчез лишь пятичасовой чай: каждый день в это время Селия, смотря по погоде, уходила или уезжала в Бассетлоу, где без слез молча садилась около могилы мужа, покрытой уже высохшими венками от Исторического и Охотничьего королевских обществ, а после заказывала службу в маленькой часовне. Она никогда не брала с собой внучку, понимая, что девочке трудно выражать свои эмоции при ком бы то ни было, и Джанет, ценя бабушкин такт, старалась сделать в это время что-нибудь по дому.

Сама она бывала на кладбище редко, ибо никак не могла связать тот холодный ровный и гладкий лоб, при прощальном поцелуе которого свело ее губы, с человеком, посвятившим ей десять из ее шестнадцати лет. Лишь изредка, когда оранжевые майские закаты начинали затягиваться мутноватой дымкой вечера, она приходила к могиле и, положив руку на теплый гранит, шепотом рассказывала деду о своих мыслях и переживаниях. Теперь ему можно было рассказывать и о Милоше – и Джанет пользовалась этим.

Первым приехал Стив, но у него в распоряжении был только один день, чтобы собрать вещи и увезти Жаклин с Фергусом в какой-то санаторий в Линьяно, и потому они с Джанет лишь на минуту заехали к Чарльзу и постояли, обнявшись, у могилы. На обратном пути Стив, сильно проведя рукой по лицу, словно стараясь избавиться от зрелища свежей могилы, тихо сказал дочери:

– И все-таки я счастлив, что у тебя был такой дед. И счастлив, что ты на него похожа.

Джанет медленно подняла на него синие, блестящие от непролитых слез глаза:

– Я тоже. Но, папа, а твой отец? Разве на него я не похожа ничуть?

– Мои родители погибли еще задолго до твоего рождения. И… я, честно говоря, не знаю, похожа ты на них или нет. Наверное, нет – ты все-таки англичанка до мозга костей.