Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Янус, Янус… Несомненно, псевдоним, подпольная кличка, решилубийца. Только вот что здесь имеется в виду — двуликое божество Древнего Рима…или спутник Сатурна? Хотя какая разница! Янус обладает непостижимой инеизмеримой властью. Он доказал это наглядно и убедительно.

Убийца представил себе, как одобрительно улыбнулись бы емуего предки. Сегодня он продолжает их благородное дело, бьется с тем же врагом,против которого они сражались столетиями, с одиннадцатого века… с того черногодня, когда полчища крестоносцев впервые хлынули на его землю, оскверняясвященные для нее реликвии и храмы, грабя, насилуя и убивая его сородичей,которых объявляли нечестивцами.

Для отпора захватчикам его предки собрали небольшую, ногрозную армию, и очень скоро ее бойцы получили славное имя «защитников». Этиискусные и бесстрашные воины скрытно передвигались по всей стране и беспощадноуничтожали любого попавшегося на глаза врага. Они завоевали известность нетолько благодаря жестоким казням, но и тому, что каждую победу отмечалиобильным приемом наркотиков. Излюбленным у них стало весьма сильнодействующеесредство, которое они называли гашишем.

По мере того как росла их слава, за этими сеющими вокругсебя смерть мстителями закрепилось прозвище «гашишин», что в буквальномпереводе означает «приверженный гашишу». Почти в каждый язык мира это слововошло синонимом смерти. Оно употребляется и в современном английском… однако,подобно самому искусству убивать, претерпело некоторые изменения.

Теперь оно произносится «ассасин».[6]

Через шестьдесят четыре минуты Роберт Лэнгдон, котороговсе-таки слегка укачало во время полета, сошел с трапа самолета на залитуюсолнцем посадочную полосу, недоверчиво и подозрительно глядя по сторонам. Прохладныйветерок шаловливо играл лацканами его пиджака. От представшего перед егоглазами зрелища на душе у Лэнгдона сразу полегчало. Прищурившись, он снаслаждением рассматривал покрытые роскошной зеленью склоны долины, взмывающиек увенчанным белоснежными шапками вершинам.

Чудесный сон, подумал он про себя. Жаль будет просыпаться.

— Добро пожаловать в Швейцарию! — улыбнулся емупилот, стараясь перекричать рев все еще работающих двигателей «Х-33».

Лэнгдон взглянул на часы. Семь минут восьмого утра.

— Вы пересекли шесть часовых поясов, — сообщил емупилот. — Здесь уже начало второго.

Лэнгдон перевел часы.

— Как самочувствие?

Лэнгдон, поморщившись, потер живот.

— Как будто пенопласта наелся.

— Высотная болезнь, — понимающе кивнулпилот. — Шестьдесят тысяч футов как-никак. На такой высоте вы весите натреть меньше. Вам еще повезло с коротким подскоком. Вот если бы мы летели вТокио, мне пришлось бы поднять мою детку куда выше — на сотни и сотни миль. Нууж тогда бы у вас кишки и поплясали!

Лэнгдон кивнул и вымучено улыбнулся, согласившись считатьсебя счастливчиком. Вообще говоря, с учетом всех обстоятельств полет оказалсявполне заурядным. Если не считать зубодробительного эффекта от ускорения вовремя взлета, остальные ощущения были весьма обычными: время от временинезначительная болтанка, изменение давления по мере набора высоты… И большеничего, что позволило бы предположить, что они несутся в пространстве с неподдающейся воображению скоростью 11 тысяч миль в час. «Х-33» со всех стороноблепили техники наземного обслуживания. Пилот повел Лэнгдона к черному «пежо»на стоянке возле диспетчерской вышки. Через несколько секунд они уже мчались погладкому асфальту дороги, тянущейся по дну долины. В отдалении, прямо у них наглазах, вырастала кучка прилепившихся друг к другу зданий.

Лэнгдон в смятении заметил, как стрелка спидометра метнуласьк отметке 170 километров в час. Это же больше 100 миль, вдруг осознал он.Господи, да этот парень просто помешан на скорости, мелькнуло у него в голове.

— До лаборатории пять километров, — обронилпилот. — Доедем за две минуты.

«Давай доедем за три, но живыми», — мысленно взмолилсяЛэнгдон, тщетно пытаясь нащупать ремень безопасности.

— Любите Рибу? — спросил пилот, придерживая рульодним пальцем левой руки, а правой вставляя кассету в магнитолу.

«Как страшно остаться одной…» — печально запел женскийголос.

Да чего там страшного, рассеянно возразил про себя Лэнгдон.Его сотрудницы частенько упрекали его в том, что собранная им коллекциядиковинных вещей, достойная любого музея, есть не что иное, как откровеннаяпопытка заполнить унылую пустоту, царящую в его доме. В доме, который тольковыиграет от присутствия женщины. Лэнгдон же всегда отшучивался, напоминая им,что в его жизни уже есть три предмета самозабвенной любви — наука о символах,водное поло и холостяцкое существование. Последнее означало свободу, котораяпозволяла по утрам валяться в постели, сколько душа пожелает, а вечерапроводить в блаженном уюте за бокалом бренди и умной книгой.

— Вообще-то у нас не просто лаборатория, — отвлекпилот Лэнгдона от его размышлений, — а целый городок. Есть супермаркет,больница и даже своя собственная киношка.

Лэнгдон безучастно кивнул и посмотрел на стремительнонадвигающиеся на них здания.

— К тому же у нас самая большая в мире Машина, —добавил пилот.

— Вот как? — Лэнгдон осмотрел окрестности.

— Так вам ее не увидеть, сэр, — усмехнулсяпилот. — Она спрятана под землей на глубине шести этажей.

Времени на то, чтобы выяснить подробности, у Лэнгдона неоказалось. Без всяких предупреждений пилот ударил по тормозам, и автомобиль подпротестующий визг покрышек замер у будки контрольно-пропускного пункта.

Лэнгдон в панике принялся шарить по карманам.

— О Господи! Я же не взял паспорт!

— А на кой он вам? — небрежно бросил пилот. —У нас есть постоянная договоренность с правительством Швейцарии.

Ошеломленный Лэнгдон в полном недоумении наблюдал, как пилотпротянул охраннику свое удостоверение личности. Тот вставил пластиковуюкарточку в щель электронного идентификатора, и тут же мигнул зеленый огонек.

— Имя вашего пассажира?

— Роберт Лэнгдон, — ответил пилот.

— К кому?

— К директору.

Охранник приподнял брови. Отвернулся к компьютеру, несколькосекунд вглядывался в экран монитора. Затем вновь высунулся в окошко.