Пепел и кокаиновый король - Александр Логачев

Если бы Пепел не знал, что такое гаучо, он выхватил бы выкидуху. Но Пепел был осведомлен насчет «гаучо», ведь с разными клиентами доводилось пересекаться за карточным столом, и потому ответил лишь словами:

— Если я гаучо, то ты всего лишь бычара. — Вряд ли, конечно, Лопес схватил потаенную подстилку Пепеловских слов. Впрочем, это были не все слова русского, — Я б тебе, амиго, советовал языком чесать поаккуратнее, не у себя. У нас за бурый базар любой ответить может. Будь он хоть весь в пушках и перьях, будь он хоть король, хоть барон.

— Храбришься, — дослушав перевод, растянул пухлые губы в недобрую улыбку синьор Лопес. — Если б мне было не жаль выбрасывать деньги на ветер, я бы выкупил твою жалкую жизнь с потрохами.

— Ну попробуй, амиго.

Взгляд у смуглого пахана был, конечно, тяжел, но Пепел держал его на все сто.

— Смелый? — зачем-то спросил, продолжая скалиться, работающий под дона Карлеоне синьор. — Так приезжай ко мне на ранчо в Аргентину. Или, хочешь, в мой швейцарский замок? Или в мой личный мексиканский городок. Или в мою польскую усадьбу. Или на мой остров в Карибском море. Или по своему выбору. Я везде тебя встречу, амиго.

— Может, и заеду как-нибудь, — пообещал Пепел. — Разговор договорить. Только шестерок побольше при себе держи.

— Как-нибудь? — чуть не обрадовался Лопес. — Зачем «как-нибудь»? Жизнь мою хочешь? Я тебе могу ее предложить, мне не жалко. Могу предложить ее прямо сейчас, бери. Больше никогда не предложу. Если ты мужчина и не бросаешь слов на ветер, бери мулетту и выходи на арену. Я люблю корриду, амиго. Ты назвал меня быком, а себя торреадором, ну давай, заколи этого быка, попробуй…

Пепел заводился, потому что его заводили. Может, этот Лопес по жизни был рожден игроком и ему, как алкашу стакан, требовались новые азартные игрища, когда старые уже прискучили. Короче, как бы там ни было, а распалять, доводить до бешенства, и подписывать на свои бредни Лопес умел…

* * *

— Почему?! — кричал Димон на кухне. — Почему ты не стал отмазываться?! Почему не отошел на шутках?

Наверное, потому, что люто возненавидел Пепел тогда маленького жирного Лопеса и, едва замаячил хилый огонек надежды наказать этого цыганско-латинского царька, как Пепел ринулся мотыльком на этот огонек. И, как мотылек, угодил в полымя.

— Кто он такой этот Лопес? — спросил вдруг Пакет.

— Да, ясно, кто. Поставляет кокаин по разным странам. К нам тоже притащился не на мордохлест любоваться. Это уж так, попутно. Он заявился сюда прощупать тему поставок наркоты в Россию-матушку и через Россию-матушку. Ну, а лишние деньги Лопес вливает во всякие мероприятия с честным бизнесом типа Сигаловских боевиков. И Лопес счастливо лопается от уверенности, что нет на его резьбу своего болта…

— Думаешь, ты будешь этим болтом? Да он тебя прихлопнет на первой же станции. У него ж подвязки по всему земному шару. Во что ты влез, Пепел!?

— Ну, если по-другому до него не добраться, — Пепел сковырнул пробку с очередного пузыря водки. — А добраться очень хочется…

Добраться до смуглой глотки синьора Лопеса действительно очень и очень хотелось. Но добираться придется окружным путем. И вот почему… Потому что Лопес подбил Пепла на страшный, странный, невозможный спор. Сергей должен совершить путешествие вокруг земного шара и вернуться в Питер первого июля. Сергею нельзя пользоваться самолетами и подводными лодками (Лопес что-то краем слыхивал про подводные кругосветки советских атомоходов), и по пути Сергей должен последовательно отметиться в пяти контрольных точках — Прага, Заир, Нью-Йорк, Япония, Петропавловская крепость — именно в таком порядке. Так, отметиться, чтобы не оставалось никаких сомнений в реальности вояжа. Все условия пари задокументировали на бумажке, и бумажку заверили подписями уважаемые люди.

Будем кружить,

Петь и дружить.

Я совсем танцевать разучился

И прошу вас меня извинить.

Утро зовет

Снова в поход…

Покидая ваш маленький город,

Я пройду мимо ваших ворот.

«Случайный вальс»

Стихи Е. Долматовского, музыка М. Фрадкина

— У вас очень интересные глаза. Насыщенный цвет стали. Как бы мы ни строили визаж, их не «приглушить», встречные всегда будут обращать внимание на глаза и запоминать вас по вашему взгляду, — смущенно призналась суетящаяся вокруг Сергея красавица.

Отсюда сквозь витрину открывался прекрасный вид на сине-бело-златокупольную церквушку и втиснутый в строй старых узловатых тополей проспект. И чтоб не лишиться возможности любоваться этим видом, Сергей отказался от стрижки и заказал подобрать по компьютеру подходящий имидж.

— Все воруют, приятель. Только некоторые прикидываются честными, — заявил Пепел, устроивший наблюдательный пункт в мужском зале самого навороченного на Петроградской стороне косметического салона «Квази-мода».

— Я никогда ни у кого! — мозолистым кулаком в перстнях стукнул по подлокотнику парикмахерского кресла пузатенький клиент с сиреневым носом. Судя по костюму, жил он с доходов собственной средней оптовой фирмы. Судя по физиономии, имел бурное прошлое и любил заложить за воротник. И еще одна неизгладимая черта — толстяк относился к породе людей, которые сами верили любым своим бредням.

Но это была настолько наглая ложь, что Сергей даже не сразу нашел, как продолжить тему. Срезать пузана укором напрямую, дескать, честному торгашу в России не выжить, не хотелось. Это поставило бы точку под диспутом, да и Пепел чересчур рановато продемонстрировал бы свою проницательность. И Сергей завернул с тыла:

— А у государства разве не крал? Так уж никогда, ни гайки? Даже в прежней, совковой жизни? — Пепел наседал не от большой любви к истине, просто надо было навести в салоне мосты, чтоб потом мельком задать парочку действительно важных вопросов. На пылающую благородным негодованием рожу толстяка оглядываться было некогда, гораздо больше Сергея итнтересовало то, что творится за окном.

— Может, и брал. Брал, а не воровал! — заслуженный «из грязи в князи» сжал пролетарский кулак, на котором перстни выглядели, как узбеки на атомной подводной лодке. — Свое брал. Что недоплачивали. Не продавать из-под полы брал, а на хозяйство. Гвозди-«сотку» там, цемент для дачи, рубероид.

Ловко орудующая маникюрным железом вокруг заскорузлых ногтей толстяка блондинка (крайний сексапил) поймала убранную руку и припечатала назад. Ее лазурный халатик славно оттопыривался на попе.

— А Господу нашему при подсчете грехов все едино будет, гвоздь или картину Рубенса из Эрмитажа, на продажу или для жены, один раз или регулярно. Грешен — значит, будь добр пожаловать в ад, — пугнул присутствующих холеный и эстетствующий, будто Арамис из «Трех мушкетеров», явно не бедствующий служитель культа, которому вторая красавица делала из рыжей бородки произведение искусства. Одна ряса батюшки, из шерсти австралийских овец-мериносов, похоже, стоила, как приличный мерседес, — Значит, всей не умеющей не воровать матушкой Россией в преисподнюю и отправимся.