На границе чумы - Лариса Петровичева

Андрея не надо было просить дважды. Он уселся на облучке, и лошадка зашагала дальше.

– Как живешь-то? – спросил Прош, по новой раскуривая свою погасшую трубку. – Дом-то цел еще?

– Да крыша пока не каплет, – ответил Андрей. Дождь припустил еще сильнее, и он порадовался, что так удачно встретил Проша на повозке.

– Это хорошо, что не каплет, – отвечал Прош. – А дров нарубить, как, не забываешь?

– Конечно, – улыбнулся Андрей. – Ты же мне тогда подсказал, как и где рубить, вот я и запомнил.

Прош улыбнулся во весь рот и одобрительно похлопал Андрея по спине, едва не вышибив дух могучей рукой.

– А то как же тебе было не показать! – заявил он. – Это сейчас ты молодец, а раньше-то совсем же был дурачок, не знал, с какой стороны за топор взяться.

– Так ты меня и научил, – скромно ответил Андрей.

Местные действительно считали его безобидным дурачком, и то, что здешняя церковь почитала скорбных разумом особо угодными Небесному Заступнику, очень Андрею помогло: им не заинтересовались ни охранное отделение, ни, что еще серьезнее, инквизиция; владетельный сеньор деревни, куда пришел Андрей, принял его ласково и даже указал на полуразвалившуюся хижину в лесу, где раньше вроде бы обитал один из многочисленных отшельников и где можно было поселиться. А обитатели деревни Кучки, жалея убогого, который даже не знал, как растопить печку (да и что такое печка вообще), помогали ему и незатейливой едой, и, что гораздо важнее, практическими советами.

Повозка неспешно катилась, скрипя и постанывая, как будто готовилась развалиться с минуты на минуту. Чавканье грязи под колесами навеяло Андрею мысли о куске сыра, который он оставил дома, на случай, если в деревне не удастся разжиться съестным, и в животе у него заурчало. Лес нехотя уходил от дороги, обиженно отмежевываясь полосой невысокой травы, блестящей от дождя.

Деревня уже показала свои первые дома: маленькие, низкие, они жались друг к другу, как будто вместе им было легче противостоять жестокой жизни. Впрочем, на самой окраине жили те, кто победнее, у деревенских старейшин и крестьян позажиточнее и жилье было соответственно получше (причем, как правило, намного). Над деревней вразнобой курились дымки печей, на улице было холодно, и те, у кого водились лишние дрова, пускали их в ход.

Повозка так же мерно прочавкала по грязи весь оставшийся путь через деревню до центральной площади и остановилась. Андрей спрыгнул на землю, ловко увернулся от грязного лошадиного хвоста.

– Спасибо, Прош! Заступник да защитит тебя! – помахал он рукой своему вознице.

– Ступай, Андрей, пустячное дело, – отмахнулся здоровяк от него, но по улыбке, едва заметной в диких дебрях бороды, Андрей понял, что древняя земная поговорка про добрые слова, которые приятны не только разумным существам, но и низшим представителям семейства кошачьих, имеет под собой реальные основания.

Андрей поправил капюшон и пошел к местной церкви, маленькой и небогатой. Служба там закончилась около часу назад, а это значит, что священник, отец Грыв, сейчас занят переписыванием очередной книги, которая изветшала настолько, что читать ее уже нельзя. Бумажные книги вызывали у Андрея трепет, близкий к священному, – когда он впервые увидел послание Заступника, толстый том, переплетенный дорогой кожей, с металлическими уголками, то его словно пронзило ощущение воплощенного чуда – не обещанного, а сбывшегося. И вот сейчас он войдет в церковь, обведет лоб кругом Заступника возле алтаря, а потом пройдет в низкую дверку и окажется в комнате отца Грыва, где увидит книгу и даже прочитает что-нибудь, осторожно водя тонкой деревянной палочкой по строкам, написанным выцветшими красными чернилами. А потом отец Грыв даст ему нехитрой снеди, что принесли для него жители деревни, и Андрей пойдет на улицу, там его обступят местные ребятишки, которые начнут рассказывать о своих немудреных делах, а их матери, лузгая зерна поднебесника, будут улыбаться – а как же, общение с блаженным осеняет непорочные души благодатью – и интересоваться, не нужно ли чего Андрею к зиме из теплых вещей.

Когда Туннель выбросил Андрея на окраине леса, то была поздняя осень, морозило и сыпало снежной крупкой, а стебли растений, когда Андрей наступал на них, крошились и звенели, словно стеклянные, и он думал, что при такой погоде в легкой тюремной робе выдержит не больше недели. А потом нашлась дорога и привела его к людям.

Блестяще образованный, талантливый, глубоко интеллигентный человек, теперь он жил пятью чувствами и тремя вожделениями, превратившись в приземленнейшего практика: то, что впрямую не касалось его занятий – хлопот по дому, обустройства огородика на поляне, чтения с отцом Грывом, – не казалось теперь важным. Душа Андрея будто бы уснула на время, затворившись в неведомой глубине, и лишь иногда что-то из старого, ушедшего, времени поднимало голову и с каким-то спокойным удивлением замечало: да, братец, ну ты и опустился. Десять лет назад, проводя тончайшие операции, читая старинные философские трактаты, беседуя о театральных премьерах, мог ли он помыслить, что однажды все это станет ему совершенно безразлично?..

От непрошеных размышлений его вдруг отвлекло понимание того, что в деревне что-то неладно. Поселяне толпились возле церкви кучками по трое-четверо, звучали преувеличенно бодрые голоса, некоторых даже пошатывало. Андрей встрепенулся – это очень походило на наркотическое опьянение. Но не могли же они наесться пьяных грибов все разом? Вот Туур, его жена Вика – обнялись и хохочут, будто случилось что-то невероятно смешное. Вот Альба с дочерьми – все четверо о чем-то болтают и жестикулируют. Вот Мрег что-то втолковывает соседу, обняв того за плечо, сосед улыбается, обнажая крепкие желтые зубы…

Андрею отчего-то стало страшно. Он будто бы встрепенулся, стряхнув умственное оцепенение, и понял, что сейчас возле церкви случится что-то глубоко скверное, что-то настолько отвратительное, что его заранее начало мутить. Нет, он прекрасно понимал, что Аальхарн не картинка из книги сказок, которую давным-давно читала ему мать, – за десять лет он успел повидать здесь всякого. Однажды на его глазах владетельный сеньор развлекался стрельбой из арбалета по крестьянам: он вообще имел привычку считать крепостных чем-то вроде скота и во время охоты частенько давил их своим здоровенным черным конем. Три года назад одного из селян зарезали, когда он возвращался из города, – зарезали из-за новых сапог и какой-то денежной мелочи. Он видел, как наказывали девушку, потерявшую честь до замужества, – посадили на цепь возле церкви, и всякий проходивший мимо обязан был пнуть ее ногой и плюнуть: и пинали, и плевали, даже с удовольствием, некоторые проходили по нескольку раз. Он многое повидал, но сейчас ему действительно стало страшно.

Зачем им этот столб напротив церкви, подумал Андрей, становясь поодаль и глядя, как крепкие близнецы Крат и Флор с шутками и прибаутками устанавливают огромное необструганное бревно, а народ поощряет их бодрыми выкриками и советами. Зачем? Не могли же они все дружно, всей деревней наесться пьяных грибов, с какой-то обреченностью думал Андрей, ну не могли… А потом он перестал размышлять, потому что из церкви выволокли на веревке Ирну.