На острове Буяне - Вера Галактионова

Должно быть, дождь прошёл совсем недавно. Потому что бросался в глаза то и дело нестерпимый блеск мелькающих в окне зеркальных лужиц. Кажущиеся совсем тёмными и глубокими, они вдруг вспыхивали сильным мгновенным светом – и гасли. И самовольная душа, летящая за окном состава, никак не возвращалась в вагонное душное тепло.

Но поезд шёл и шёл. И тело ехало и ликовало уже само по себе. И колёса выстукивали – «скорей, скорей, скорей»…

Там, за вагонным окном, на жёлтой от одуванчиков незнакомой околице, стоял одиноко старый фронтовик на протезе, с непокрытой головой. Он смотрел неотрывно на этот поезд, уходящий на запад, уронив бессильно тяжёлые изработанные руки. Далеко, за его спиной, привязанная верёвкой к колышку, паслась на лугу белая бородатая коза, про которую забыл старик в своей неподвижности. На сером и старом пиджаке его блеснул какой-то орден на затёртой георгиевской ленте. А поезд с Кешей уходил и уходил от фронтовика, глядящего вслед из-под нависших, тяжёлых век. Поезд мчался, весело стуча колёсами – туда, туда, туда.

– Наконец-то позади вся эта жуть, чтоб она… – облегчённо вздохнул Кеша – и проснулся, не договорив.

На кухне разговаривали по-прежнему. Но странный сон не отпускал Кешу от себя и потому беспокоил. Холм с дорогой, улетающей в небеса, одинокий фронтовик на протезе… Красные беспомощные клёны, белые грустные ландыши… И даже бородатая коза на верёвке – всё это стояло перед глазами и что-то насильно объясняло ему, не отпуская сознания.

– Процесс диффузии! – рассердился на сон Кеша.

Он ощупал себя с тревогой, бормоча:

– Хм. Чуждый мне мир проник даже в меня. Безобразие! Нахватался я тут всякой пресловутости…

И он почувствовал давно и хорошо знакомое волнение, почти сладостное, блудливое, которое быстро перерастало всегда в один и тот же неодолимый порыв: сбежать незаметно, всё равно куда.

«Хм. Если человека долго не выгонять, он… уедет сам! – понял Кеша. – Надо будет записать».

Он прислушался было к голосам на кухне, однако ещё одна блестящая мысль поразила его:

– Всё, что сложно, того не существует! – сказал он себе. – Нет, я прямо Фейхтвангер какой-то сегодня, на самом деле…Значит, пора.

– …Подзадержался я у Броньки, конечно, – потягивался и позёвывал Кеша. – На женщинах творческому человеку вообще задерживаться нельзя. Я ведь не намерен, как художник, терять свою свободу?! В конце-то концов?!. Да я и права такого не имею. Талант обязывает быть в пути. Иначе придушит художника всяческая бездарность! Задавит, как толстуха. Приспит, будто ребёнка, жалеючи…

Нет уж. Вперёд! Вперёд! К неизведанному, новому…

Чтобы отвлечься от всяких умных собственных мыслей, он повернулся на другой бок и принялся слушать размеренный разговор, долетавший из кухни через большую комнату.

– …Батюшки-светы! А что же, говорят, Старый-то Завет от Нового отличается? – спрашивала на кухне Бронислава.

– Да как – отличается?! – с неудовольствием возражала тётка Матрёна. – …Не отличается он.

И говорила затем кротко, веско и разумно:

– Дело как вышло? Мир надо было спасать. А куда Сына Божьего к людям во спасенье посылать? Где грехов больше – туда… И вот, какой там народ был, весь он – по Старому Завету жил. И религия у него была такая: в какой-нибудь Египет войдёт один, Иосиф их, прекрасный какой-нибудь, щас же пробьётся к трону. А за ним – вся родня в правительство египтово садится. И по их религии, по Старому Завету, они из каждого Египта – всё вывозят: и злато-серебро, и парчу, и всё-всё. И вывозят, и вывозят – пудами. Покудова каждый Египет не разорят. И с поклажей они в другой, в новый Египет переходят… Дед, молчи! Погоди… Сын-то Божий с чем к ним пришёл? Чтоб они больше так не делали. Новый Завет им принёс: хватит вам Египты обирать – запрет вам на это дело налагается. И теперь уж в услуженье всем народам вы – идите. Смиряйтесь теперь перед ними всеми каждый день. А к тронам – не лезьте больше, хватит: идите в пустыни, кайтеся там. А деньги, которые вы в Египте в новом набрали, бедным раздайте назад – у кого брали взаймы да без отдачи. И другим народам ноги мойте, как Христос своим ученикам их мыл. Он вам такой пример показал, не ещё кому, чтоб вы спаслися. А то конец света настанет, Армагеддон. А они и говорят Спасителю: «Нет. Пускай лучше весь мир перед нами смирится, как Христос. Мы этим миром всем владать хотим. Нам невтерпёж». А им и было сказано: «Как хотите. Но добьётесь вы этим – плохого!»

– А я как раз? – начал было старик про своё. – Когда оккупация-то была! На подступах к матушке к Волге…

– Лыко, мочало, начинай сначала. Дед! Не вводи во грех. Я ведь причастилася.

– Тётка Матрён! А чего они добьются-то? Отступники?

– А добьются они того, что православный мир да мусульманы – объединятся. И будут отступники от Христова учения тогда биты, смертным боем, православными да мусульманами: за то, что по пути Спасителя не пошли. В Палестине – там будет Армагеддон весь этот. Битва-то с ними. Вот чего они этим добьются… И Старый Завет – это по которому они жили и других людей обирали: разрешалось им тогда. А Новый Завет это дело плохое им уж запретил. И открыл – как они после этого жить должны: по-другому. Им-то путь указан был – мир через смирение своё спасать. А они отказалися. Бес в них взыграл. И бес ими стал тогда править. И будет править ими, пока они не смирятся. Перед всеми людями.

– А может, они уж опомнились, а мы – не знаем? Сидим тут, чай с ватрушкой пьём, а они, может, смирилися давно? Отступники? Мы как про это поймём?

– Поймём, – степенно толковала тётка Матрёна. – Сразу поймём. Как только они богатство накопленное всё бедным назад отдадут, да как в пустыни молиться да каяться уйдут, значит – смирилися. И спасутся они сами – через послушание Христу, когда скажут друг дружке: «Эх! Велел нам Новый-то Завет другим народам ноги идти мыть, как Христос нас всех научил, а мы кого же воропятим? Мы что же против небушка-то идём и Христа во все века, до сего время, распинаем? Простите нас, все народы! Для нашего же спасения». И всем народам, на все четыре стороны когда они поклонятся…

– Он, Христос, для этого в иху землю приходил! А не ещё в чью! – важно заметил старик. – Если б он нас хотел сначала смирить, он к нам бы пришёл к первым. А он черёд-то какой показал?

– Именно, что так! – подтвердила Матрёна, согласившись наконец-то со своим стариком. – И вы думаете, случайно, что ль, учеников-то из одних израильтян Он набрал? Нет. Одних только израильтян он учил, как ноги-то они должны мыть… Не ещё кого учил. Их всех, именно… А когда весь свой народ вы, израильтяне, этому выучите – вот тогда только другие народы так же делать пускай станут. За вами. Следом. По вашему примеру. А не наперёд вас!.. Такой черёд-то Христос на земле установил. А не другой – черёд… Случайного в Писании нету. И менять нам его нельзя.

Какое-то время там, на кухне, все осмысливали, должно быть, сказанное тёткой Матрёной.

– …Так, Армагеддон, он будет? Или нет? – никак не понимала Бронислава.