Слуга Божий - Яцек Пекара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поразмыслил над его словами и кивнул. Были в них как полное безумие, так и беспощадная логика.
— И где рецепт? — спросил я, а он закусил губу и отвернулся. — Доктор, если понадобится, я получу от тебя ответ с помощью огня и железа. Где рецепт? Где образцы?
Неохотно поднялся и пошел к стене. Дернул, отворяя, дверки малого шкафчика. Внутри была шкатулка. Я отодвинул его в сторону и сам ее вынул. Поднял металлическое «веко» и внутри увидел несколько баночек темного стекла да сложенный вчетверо лист пергамента. Жестом приказал доктору, чтобы снова уселся в кресло, и развернул пергамент.
— Вы ничего из этого не поймете, — буркнул он. — Нужно быть алхимиком, чтобы уразуметь, о чем там речь. Я работал над этим всю жизнь! Я, доктор Корнелиус Альтенферг! Мое имя переживет века!
Распалялся от собственных слов, но я решил не обращать на него внимания. Вынул пробку, затыкавшую одну из баночек, и заглянул внутрь. Густая, коричневая и смердящая гнилью мазь наполняла ее по самое горлышко.
— И они это ели? — спросил я.
— Нет, — засопел он раздраженно, ибо я прервал его выступление. — Экстракт следует растворить в алкоголе, а потом в воде и принимать внутрь. Влей его в городской колодезь — и узришь чудесный эффект, — усмехнулся окровавленными деснами.
— Ага, — ответил я.
Вложил пергамент и баночку назад в шкатулку и открыл двери.
— Курнос, — позвал, а когда тот подошел, шепнул на ухо приказ.
Тот заколебался и попросил, чтобы я повторил. Такое с ним редко случалось, но сейчас я мог его понять. Боюсь, милые мои, что и сам, получив такой приказ, поначалу решил бы, что ослышался.
Я старательно прикрыл дверь и подошел к доктору, широко улыбаясь. Придержал его за плечи и воткнул острие кинжала в глотку. Перерезал ему голосовые связки, чтобы не мог вскрикнуть, но знал, что умрет он не сразу. Впрочем, как по мне, то все же слишком быстро.
— Чт-т-то вы… — Ронс двинулся в мою сторону, с крайним удивлением глядя на Корнелиуса, который как раз с грохотом упал на пол.
Доктор дергался, изо рта шла кровавая пена, а скрюченными, будто когти, пальцами он пытался остановить кровь и зажать рану.
— Впрочем, может и действительно… — Лейтенант глубоко вздохнул. — В конце концов, у нас уже есть рецепт и образцы. А эта каналья пусть подыхает.
— Пусть подыхает, — согласился я. — Но нет рецептов у нас, лейтенант, — положил руку на шкатулку, — и нет у нас образцов. Они есть у меня.
Мгновение, удивленный, смотрел на меня, но выхватил меч быстрее, чем я ожидал. Хотя все равно слишком медленно. В конце концов, Ронс был просто солдатом. Я ударил его ножом, но он сумел как-то извернуться, оттого попал не в сердце. Опрокинулся навзничь, а я упал сверху. Хотел ударить еще раз, но увидел, что и так умирает. Смотрел на меня расширенными глазами, в которых кипел гнев.
— Ронс, — сказал я ласково. — Ты меня слышишь?
С усилием кивнул, в уголках рта появилась кровь. Я отложил нож и взял его за руку:
— Лейтенант, слушайте меня внимательно, поскольку не хочу, чтобы ваша душа отходила, преисполненная гнева и непонимания.
Поднялся, снова раскрыл шкатулку и вынул из нее пергамент. Потом взял со стола коптящую лампу и опустился перед офицером на колени:
— Смотрите, Ронс… — Приложил уголок пергамента к пламени.
Когда листок сгорел, я растер пепел подошвой.
— Нет уже тайны, — сказал. — Нет рецепта. Нет доктора. И нет свидетелей.
Ощутил, как пальцы его руки спазматически сжимаются на моем запястье.
— Почему? — прошептал он.
— Потому что мир и так, без тинктуры доктора Корнелиуса, место злое, — сказал я печально. — Не хочу, чтобы он стал еще хуже.
А потом сидел рядом, пока он не умер, и закрыл офицеру глаза. Наверняка был он честным человеком, однако это никак не могло повлиять на мой долг, как я его понимал своим малым разумом. Вышел наружу. Курнос и близнецы как раз готовились втянуть внутрь трупы солдат. Признаюсь, что расправились с ними умело, но в этом тоже было мало чести — убить двоих не готовых к сопротивлению людей. Также зарезали и несчастного, объеденного де Вилье, и мне подумалось, что и в этом случае проявили милосердие.
— Поджигайте — и едем, — приказал я.
Потом глядел, как подносят факелы к колодам и ждут, пока пламя охватит весь дом.
Я перекрестился и мысленно прочел «Отче наш» за упокой души лейтенанта Ронса и его солдат. Когда был на полпути к первым деревьям, меня догнал Курнос.
— Мордимер, — спросил тихо, — а зачем мы это сделали? Зачем убили людей графа?
— Потому что таков был мой каприз, Курнос, — ответил я, глядя на него. — Просто таков был мой каприз.
— Ага, — сказал, и лицо его осветилось усмешкой. — Понимаю. Спасибо, Мордимер.
Я кивнул ему и пошел дальше. Через два дня мы расскажем де Родимонду красивую сказку об отваге его солдат и их героической смерти в битве с яростным врагом. Подумал об Элиссе и о том, что за две ночи путешествия наверняка вкушу плодов ее благодарности. Я усмехнулся собственным мыслям и взглянул на встающее до небес пламя. Как всегда, оно было чистым и прекрасным — словно сердца тех, кто не покладая рук служит Господу.
Для немощных был как немощный, чтобы приобресть немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых.
Св. Павел. Первое послание к коринфянам (9:22)
Отчего человек так легко привыкает ко злу? Впрочем, милые мои, не мне отвечать на сей вопрос. Знаю лишь, что я привык к Хез-хезрону. К смраду стоков, к пенной воде в реке, где рыбу видят лишь плывущей кверху брюхом; к дешевому вину и клопам в постели. Ненавидел этот город и был не в силах покинуть его. Что ж, похоже, я превратился в портовую крысу, малого трупоеда, питающегося гниющим мясом. Как видите, я не был высокого мнения о своей работе. По крайней мере, не в жаркие, безветренные дни, когда на улочки Хез-хезрона опускается неимоверный смрад. Отчего я не избрал для себя спокойную жизнь в провинции, где, как представитель Святого Официума, занимался бы в одном из маленьких городков порчей девок, выпивкой с местными нотаблями и толстел бы так быстро, что только и успевай ослаблять пояс? Знавал инквизиторов, которых без остатка поглощали именно такие богобоязненные занятия. Приезжали потом в Хез-хезрон на неделю-другую, раскормленные и довольные собой, рассказывали, как хорошо идут дела вдали от хлопот большого города. А ваш нижайший слуга в это время должен был вдыхать вонь сточных канав и в поте лица своего трудиться ради Его Преосвященства епископа, который умел быть весьма неприятным человеком, особенно когда давали о себе знать его приступы подагры.
Конечно, хорошо иметь лицензию самого епископа Хез-хезрона (это придает вес в глазах многих людей), но еще лучше не иметь обязательств и вечных проблем с деньгами. Мог я, правда, жить на официальном подворье Инквизиториума и спать в холодном чистом дормитории,[31]но тогда пришлось бы делить комнату с другими инквизиторами. А кроме того, ежедневные молитвы: обедня, вечерня, полунощница, заутреня — такое не для меня. Точно так же, как и вино, разведенное с водой в пропорции один к трем, и реденькая кашка с дешевой приправой. Выбирая из двух зол, я предпочитал потеть и вдыхать смрад — но в собственной комнате. И не многих знал из тех, для кого проживание в дормитории — верх мечтаний.