Слуга Божий - Яцек Пекара

— Поеду с ними, — сказал лейтенант. — Возьму Фонтана, де Вилье и нескольких солдат. Может, ничего и не выйдет, но попытаться стоит.

— А ваши люди, инквизитор, — с сомнением в голосе начал де Родимонд, — бывали в сражениях?

Я рассмеялся:

— Может, я и не должен употреблять таких слов в отношении своих помощников, но они — убийцы, господин граф. Обученные и лучшие, каких только я видел в своей жизни.

Он кивнул, но я видел, что не убедил его окончательно.

— Не знаю, Ронс, — сказал наконец, — головой рисковать тебе. Не отдам такого приказа, но можешь делать, что посчитаешь нужным.

— В таком случае поеду с инквизитором, господин граф, — тотчас решил лейтенант. — Я скверно бы чувствовал себя, зная, что чужой человек сражается за мое дело.

* * *

Мы подползли, вжимаясь в мокрую землю, и притаились в кустах. Я видел мельтешащие у костров фигуры. В центре стояла бочка, из которой люди черпали кувшинами или кубками, пахло жареным мясом, и доносился шум разговоров.

— Первый, — шепнул я. — Сумеете их снять?

— Конечно, Мордимер, — ответил близнец. — Они же тут как на ладони.

— Инквизитор, — подал голос Ронс. — А если это — не они? Если убьем невиновных?

Я на миг задумался. Мне не было дела до жизни этих людей, однако я не намеревался рисковать собственной, если не понадобится для дела. И правда, существовала же вероятность, что это лишь мирные поселяне, которые хотят жить вдали от закона, податей и власти феодального владыки. Такое случается на слабо заселенных околицах. Могли это оказаться беглые холопы или изгнанники, прячущиеся в чащобе от руки закона и справедливости, но при этом не имеющие ничего общего с резней в селах.

— Я не говорил вам, господин лейтенант, но моя женщина — не из Хеза, — сказал я, поразмыслив. — Она жила в одном из селений и видела убийц. Убедит ли вас ее свидетельство?

— Ах, вот как, — сказал он. — Хорошо. Это меня убедит.

Я толкнул близнеца и приказал привести Элиссу. Не представлял даже, сможет ли девушка с такого расстояния различить лица убийц. Но надеялся, что сможет, поскольку время от времени мужчины выходили к пламени костра и тогда становились хорошо видны.

Через минутку Первый вернулся, а рядом с ним неловко ползла Элисса. Лицо ее было измазано в грязи, к тому же дрожала, будто осиновый лист. Я крепко обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Не бойся, дитя, — шепнул на ухо и почувствовал, что в моих объятиях она перестает дрожать. — Ты должна взглянуть на людей у костра. И сказать нам, не они ли напали на твое село. Смотри внимательно и не соверши ошибку.

— Да, господин, — прошептала.

Она смотрела, а я знал, что наступает опасный момент. Что будет, если узнает убийц и начнет кричать? Или если у нее начнутся судороги? Или если в панике побежит куда глаза глядят? Я был готов обездвижить ее и заткнуть рот, если возникнет такая необходимость. Но Элисса лишь задрожала сильнее, и я услышал, как стучат ее зубы.

— Это они, — сказала невнятно — я едва ее понял. — Они!

— Ты уверена?

— Черная борода… — воткнула ногти в мою руку так сильно, что я был уверен: на коже остались кровавые следы, — тот чернобородый. Видела, как грыз… — И беззвучно расплакалась, а я поцеловал ее в лоб.

— Ты хорошая женщина, Элисса, — сказал я и дал близнецу знак, чтобы отвел ее назад к лошадям.

— Достаточно, лейтенант? — спросил.

— Достаточно. — В темноте не видел его лица, только кивок. — Совершенно достаточно.

К лагерю вела лишь одна дорога: южная. С севера, запада и востока окружали его густые, непролазные заросли терновника. И там нам наверняка было не пройти, поскольку, даже преодолей мы кустарник, скорее всего, напоролись бы на топь.

А значит, необходимо было пересечь открытое пространство. И наше счастье, что убийцы не охраняли лагерь. Видимо, не предполагали даже, будто кто-либо сможет пойти по их следам и преодолеть коварную трясину. В поле нашего зрения было их с десяток-полтора, но кто бы взялся утверждать, что еще какое-то их количество не таится во тьме. Быть может, часть ужинала и развлекалась, а остальные спали?

Что ж, так или иначе, нас было девятеро, но я не знал, чего стоят люди лейтенанта Ронса или даже он сам. Как всегда, полагаться стоило лишь на себя. И потом уж — на Курноса с близнецами.

— Остаетесь здесь, — приказал Первому и Второму, — и цельтесь хорошенько.

— Готовы? — спросил Ронса, а тот кивнул в ответ.

— Тогда — во имя Господа! — крикнул и встал.

В тот же миг свистнули стрелы, и двое свалились на землю. Один из них — лицом в огонь. В лагере убийц раздались крики, вопли, а мы уже мчались в их сторону.

Все прошло неожиданно легко. Я боялся яростного сопротивления, ожесточения и битвы не на жизнь, а на смерть. Но мы ворвались в их ряды, словно стая гончих псов меж овец в загоне. Я хлестнул бегущего на меня человека мечом поперек груди (и не знаю даже, бежал он, чтобы со мной сразиться, или попросту убегал), а следующему вбил острие в горло. А потом просто стоял в свете костров и смотрел, поскольку работы мне почти не осталось. Курнос и люди лейтенанта Ронса метались словно ошпаренные, а тела бандитов валились им под ноги сжатыми снопами, коль позволите мне такую затертую метафору. И трудно было не заметить, что сопротивление их было… странным. Протягивали безоружные руки навстречу остриям, бегали с криками, спотыкались о собственные ноги. Было заметно в них некое отупение, удивительная заторможенность движений и полное отсутствие жажды битвы. Или способны были только вырезать не готовых к нападению селян? Могли ли это быть те самые люди, которые жестоко убивали поселян и со звериной яростью грызли их останки? В этих — сейчас — не было и следа ярости или жажды убийства.

Через минуту мы стояли среди пары десятков трупов, и этот удивительно легкий триумф не приготовил нас к тому, что случилось через миг. А случилось вот что: из дома, срубленного из толстых бревен, внезапно выскочили двое с топорами. Двое солдат лейтенанта Ронса двинулись в их сторону, и оба через мгновение были мертвы. Одного из нападавших солдат достал мечом в плечо, но тот даже не замедлил шаг, хотя удар почти отрубил ему руку: свисала теперь на полоске кожи. Юноша с бледным лицом, которого Ронс называл де Вилье, ткнул клинком в живот второго из бандитов. Тот насадился на меч по самую рукоять, выпустил из рук топор, схватил де Вилье за голову и вгрызся в его лицо. Я увидел лишь брызнувшую кровь и услышал ужасный крик, который не смолк, даже когда Курнос разрубил нападавшему голову саблей. Мужчина с отрубленной рукой: оказался меж двумя другими солдатами, получил два удара копьями, после чего замахнулся и отрубил голову ближайшему из людей Ронса. Из обезглавленного тела плеснул фонтан крови, а я подскочил и взмахнул мечом. Бандит заслонился рукою, но меч отрубил ему руку и врезался в лицо. Даже не застонал и не вскрикнул. В свете костра я видел его расширенные, блестящие глаза. Угасли, лишь когда между ними с хрустом воткнулась стрела. Только тогда упал. Безрукий, перемазанный кровью, с грудью, пробитой копьями. Вздрагивал, лежа на земле, а изо рта текла кровавая пена.