Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей - Ги Шоссинон-Ногоре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немудреная наука —
Нужен парень, а не сука.
А, по-моему, сказать:
Нашего испанца в зад!
Дерзкая насмешливость у французов в крови, она заставляла смеяться зевак, которые при том вовсе не хотели ничего дурного. Но в последние годы правления Людовика XV, когда при нем была мадам Дюбарри, все изменилось. Фаворитки во все времена, от величавой Агнессы Сорель до ангельски кроткой Луизы де Лавальер, имели основание называться шлюхами, что просто свидетельствовало об их непосредственных функциях. В случае Жанны Дюбарри этого определения стало не хватать и сплетники с удовольствием останавливались на технических аспектах ее обучения этому ремеслу, которое, по их мнению, проходило в лучших домах, например у Гурдана или Бризона — владельцев самых роскошных светских борделей. Она освоила Все тонкости данного искусства и позы Аретино исполняла как специалист. Полицейские донесения не опровергали этих утверждений, но хуже было другое: в век философии и высочайшей духовной свободы досужие пересуды осквернили все, и особу короля, и религиозные таинства. Катехизис пародировался, святые молитвы, искаженные и осмеянные, превращались в объект кощунственных насмешек. Дерзость не щадила ничего и никого. Народ принялся пародировать и высмеивать даже мистическую природу короля и Священное Писание. Молитвы «Отче наш» и «Богородица» пародийно и богохульно искажались. «Отче наш, который в Версале, да будет ненавистно имя твое. Да пошатнется правление твое. Да не исполняются желания твои на земле и в небесах. Верни нам хлеб наш насущный, которого ты нас лишил (…) Не поддавайся искушению Дюбарри (…) Да будет так». Бурлескная и святотатственная пародия переходила от Короля к его возлюбленной: «Радуйся, Дюбарри, исполненная прелести. Король с тобой. Изгнанница ты среди жен всех, и раздор есть плод твоей заботы о мужах (…)».[103]
Королевское достоинство сделалось постоянным объектом для шуток, а Людовик XV, приближая свой конец, с пренебрежением относился к этим выпадам, что лишь добавляло унижений не только его особе, но и монархии, которую он представлял. Когда 10 мая 1774 года король умер, появилась эпитафия, в ней выплеснулось все недовольство, столько времени вдохновлявшее уличных шансонье, и даже нашлось место для своеобразной похвалы срамоте:
Осуществив постыдное предназначенье,
Луи прошел карьеру до конца.
Плачут шлюхи, плачут шельмы:
Теперь мы все остались без отца!
При новом правлении, провозгласившем строгость и благонравие, графиня Дюбарри сразу же отправилась в изгнание, впоследствии ей позволили жить в Лувесьене, где ее застала революция и препроводила на эшафот. Дюбарри стала последней королевской фавориткой, и когда голова скатилась с ее плеч, то показалось, что угасла последняя искра прежней, закончившейся навсегда эпохи. Она была самой непопулярной из королевских фавориток. Парадоксально, что ее попрекали именно профессионализмом, который как раз и доставил ей эту должность. Ее политическая роль ограничилась тем, что она навлекла немилость на Шуазеля и поддерживала триумвират. Это последнее в какой-то мере носило позитивный характер, так как Мопу провел полезную и своевременную, крайне необходимую монархическую реформу. Но история пошла другим путем, разрушив все опоры монархии. Мадам Дюбарри воспользовалась представившейся ей возможностью. Отчасти ее оправдывает, помимо склонностей короля, сам монархический режим, гнусное дряхление которого она символизировала. Можно только удивляться, что этот режим смог предпринять значительные усилия, чтобы обновить и оживить свою изношенную структуру. Он словно весь вышел в распутство, а учитывая его дряхлость, казалось, что ниже он просто опуститься не может. Но вскоре презрительное отношение перешло со скандальной фаворитки на невинную королеву, и это поразило монархию в самое сердце. Она окончательно утратила свою репутацию. Морализация двора, откуда был изгнан адюльтер, привела к неожиданным результатам: на легитимную королевскую супругу пали те самые ненависть и презрение, которые в счастливые времена бигамии полагались фавориткам.
Имя Марии-Антуанетты ассоциируется с окончательной потерей авторитета и падением французской монархии. Репутация королевы хрупка, ибо она только женщина, но крайне существенна для престижа династии, потому что она — мать дофина. Тень на имени королевы означает колебание трона и короля, которого в подобном случае признают слабым и излишне снисходительным, а также — угрозу для наследника престола, ибо она ставит под сомнение законность наследования. Конечно, и до Марии-Антуанетты бывали легкомысленные королевы, дававшие гораздо более веские основания для обвинений. Королева Марго прославилась своей распущенностью и солеными шутками, что навлекло на нее крайнюю недоброжелательность. Анна Австрийская, героиня дерзких Мазаринад, также не избежала резких обвинений своих врагов, и лишь гражданская война и конечная победа королевы-регентши положили конец зубоскальству. Мария-Антуанетта, напротив, оказалась жертвой настоящей, заранее спланированной акции с целью дестабилизировать монархию и поразить ее прямо в сердце. Атака на королеву, самое уязвимое звено в династической цепи, планировалась не только ради дискредитации супруги и матери, она ставила под вопрос достоверность самой королевской власти именно в тот момент, когда правящий режим оказался под огнем непрерывной перестрелки пререканий реформаторов. Бросить упрек в адрес королевы означало унизить короля, скомпрометировать его достоинство, поставить под сомнение его способность управлять страной и легитимность его наследника. Во времена Людовика XVI злоба поразила одновременно все три стороны династической триады — короля, королеву и дофина — потому, что нашелся подходящий повод для наступления, способный поколебать всю систему до основания. Королева — это не просто женщина. Подобно своему супругу, хотя и в меньшей степени, она окружена ореолом божественности, который с момента коронации возвышал короля над простыми смертными. И если на королеву падала тень сомнения, это было как смертельный яд, разливавшийся по всему организму монархии.
Чтобы спровоцировать необходимую ей борьбу, извращая факты, революция обрушила на Марию-Антуанетту потоки грязи, пытаясь оправдать свою жестокость или хотя бы придать ей вид правосудия. Но не стоит полагать, что революционеры сами выдумали всю совокупность нелепостей, вследствие которых несчастной королеве пришлось взойти на эшафот. Революция явилась логическим следствием идеи, восходившей к традициям старого режима, к пересудам придворных и министров, принцев и членов парламента, к творчеству сочинителей постыдных пасквилей, которых нередко оплачивали высокопоставленные заказчики, чтобы утолить свои нездоровые желания, ненависть и честолюбие.
Не следует удивляться также и тому, что у истоков клеветы и преступления стояли знатные вельможи, принцы и министры. Ведь основной причиной ненависти этих могущественных людей к Марии-Антуанетте была политика, угрожавшая их влиянию и опасная для тех страстей, которые побуждали их к действию. Молодая, простодушная, неопытная в той Области корыстных интересов, которая вносит раздор между людьми, королева по своему неведению оказалась жертвой и ставкой в борьбе противоборствующих партий — слишком благородное слово для обозначения группировок, своими происками разобщивших двор, не останавливавшихся ни перед какими, даже самыми гнусными средствами ради достижения своих целей.