Своенравная наследница - Бертрис Смолл

Дети, наевшись, бегали вокруг, старательно собирая хворост на большой костер, который будет разложен недалеко от дома.

Воздух был влажный, но теплый. Сумерки сгущались. На небе стали появляться звезды.

И тут хозяйка Фрайарсгейта встала:

— Кто хочет помочь мне разжечь костер?

Дети окружили ее. Каждый умолял выбрать именно его. Она повернулась к Бэну.

— Кого бы вы выбрали? — спросила она.

Он обвел глазами шумный круг, и взгляд его упал на маленькую девочку, которую оттеснили назад. Она уныло понурилась, понимая, что слишком мала, чтобы ее заметили. Увидев белокурые косички девчонки, Бэн подумал: возможно, так выглядела Элизабет в детстве, и подхватил малышку на руки. Ее улыбка согрела ему сердце.

— Вам поможет вот эта красотка, леди, — объявил он.

— Прекрасный выбор, сэр, — похвалила Элизабет. — Возьми меня за руку, Эдит, и мы вместе зажжем костер.

Бэн удивился, что она знает имя ребенка. Здесь собралось столько детей, как же она может помнить всех?

Девочка вцепилась в руку Элизабет. Факел коснулся горы хвороста — раз, другой, третий… И пламя вспыхнуло. Послышались радостные крики.

— Молодец, малышка, — сказал он Эдит.

Девочка снова одарила его милой улыбкой.

— Спасибо за то, что выбрали меня, сэр.

Поклонившись ему, она убежала к матери.

— Как вы добры, — тихо заметила Элизабет.

— Я видел, как отчаянно она хочет, чтобы ее выбрали, но не надеется на это. Трудно игнорировать молчаливую мольбу. А как обращались с тобой, когда ты была маленькой?

— Когда-то мы, сестры, были очень близки. Но после того как Филиппа побывала при дворе и вернулась домой, все изменилось. Она едва дождалась, когда снова поедет ко двору уже в качестве младшей фрейлины. Только об этом и думала, и, откровенно говоря, это ужасно раздражало.

— Мне хотелось бы познакомиться с твоей старшей сестрой, — усмехнулся он.

— Не получится. Теперь она аристократка. Графиня. И никогда этого не забывает. Но я была бы несправедлива к Филиппе, если бы не упомянула о том, как она была добра ко мне.

Музыканты заиграли веселый танец, и вокруг костра образовался круг. Бэн взял Элизабет за руку и присоединился к танцующим. Они плясали весело, самозабвенно, любуясь летящими в воздух искрами. По мере того как сгущалась тьма, пары стали исчезать во мраке. Круг танцующих становился все уже.

Поддавшись общему настроению, Элизабет потянула Бэна прочь от костра.

— Что ты делаешь? — вырвалось у него.

— Я еще никогда не покидала танцы рука об руку с мужчиной. Мне двадцать два года. Не находишь, что уже пора?

— Но тебе известно, чем занимаются парочки, бегущие прочь от огня?

— Разумеется. Любят друг друга, — чистосердечно призналась она. — А ты хотел бы любить меня, Бэн?

Он замер как вкопанный. И хотя не видел ее лица, чувствовал, что ладонь, лежавшая в его руке, была крепкой и теплой.

— Элизабет, ты говорила, что ты не распутница, и все же теперь предлагаешь испытать страсть вместе. Я должен точно понять, чего ты ждешь от меня.

— Ты не хочешь поцеловать меня? — улыбнулась она.

— Очень.

— Почему же не целуешь?

— Не ты ли когда-то утверждала, что поцелуи ведут к ласкам, а ласки — к страсти?

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — заупрямилась она. — Мне двадцать два года. Старая дева, почти не имеющая шансов пойти к алтарю, которая хочет, чтобы ее целовали. Бэн Маккол, я хочу, чтобы меня целовали во тьме Иванова дня. Чтобы меня целовал мужчина, которого я люблю. Которым восхищаюсь. Как тобой.

Она прижалась к нему и обвила руками его шею.

Бэн ощущал прикосновение ее грудей. Ее стройного тела. И на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь чувствами, которые она будила в нем.

Он коснулся губами ее губ.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — Поцелуй.

И он повиновался.

Один поцелуй перетекал в другой, третий…

Элизабет вздохнула. Теплое дыхание коснулось его лица. Он погладил ее по щеке, сжал лицо ладонями и стал целовать лоб, веки, нос, щеки и подбородок… А потом снова припал к губам. Каким испытанием воли стали для него эти поцелуи!

Он заставлял себя дотрагиваться до нее с нежностью, хотя жаждал опрокинуть в луговую траву и овладеть ею полностью и бесповоротно.

— Давай прекратим, — простонал он наконец.

— Почему? Я люблю целоваться!

Он осторожно снял со своих плеч ее руки и потихоньку отстранился.

— Потому что я начинаю желать, чтобы ты меня ласкала.

— Я тоже.

— Ты становишься очень дурной девчонкой! — рассмеялся он. — Что мне с тобой делать, Элизабет Мередит?

— Целовать и ласкать? — лукаво предположила она.

— А если мы поймем, что хотим большего, чем ласки и поцелуи? Я не хочу навлечь на тебя позор! Я тебе не подхожу.

— Но почему? — вызывающе спросила она. — Никому больше я не нужна.

— По происхождению я тебе не ровня. Ты это знаешь, — тихо ответил он.

— Будь я одна из деревенских девушек, Бэн, ты увел бы меня в темноту и овладел мной, верно?

Она снова притянула его к себе и обняла. Неужели она гак непривлекательна, что он ее не хочет?

— Элизабет, — беспомощно пробормотал Бэн, ощущая, как поднимается в нем страсть.

Да будь она простой девчонкой, уже давно лежала бы на спине, раздвинув ноги!

— Притворись, что считаешь меня одной из них! — взмолилась она. — Не думай обо мне как о наследнице Фрайарсгейта! Думай как о хорошенькой девчонке, с которой можно обниматься в канун Иванова дня! Неужели это так трудно?

Он не святой. Черт возьми! И не зеленый юнец, который не сможет остановиться, когда страсть разгорится слишком жарко! Девчонка хочет целоваться. Он ее желает. Да, черт возьми. Он ее хочет!

Бэн безмолвно повел ее в дальний конец луга, к последнему стогу, уложил на охапку сладко пахнущего сена и снова стал целовать пылкими, жгучими поцелуями, лишившими сил обоих.

Ощущение тяжелого мускулистого тела заставило ее сердце бешено колотиться. Ее обуревали эмоции, такие новые, неизведанные ранее, что она даже не могла понять их. Его язык проник в сладкую пещерку ее рта, возбуждая в ней странные желания. Между бедрами собралась липкая влага.

Пальцы Бэна ловко расстегнули ее блузу. Ладонь легла на маленькую упругую грудь. Элизабет удивленно охнула, но не отстранилась. Груди набухли, а крохотные соски окаменели.

— Ты такая сладкая, — прошептал он ей на ухо, продолжая ласкать груди. — Тебя ведь никогда не касались раньше, верно?