Величайший позор Британии. От Дюнкерка до Крита. 1940-1941 - Владислав Гончаров

Вечером того же дня централизованное руководство французской армией прекратилось, и управление войсками на театре перешло к командирам соединений. Решение Горта отказаться от нанесения удара на юг ликвидировало неопределенность положения. В полночь Бланшар с чувством заметного облегчения и удовлетворения согласился с решением Горта не проводить наступления, и на следующее утро он заявил Горту, что, по его мнению, в сложившейся обстановке необходимо отвести основные силы армии.

«Обсудив в течение часа положение, — писал Горт, — мы приняли совместный план отвода главных сил армии за реку Лис».

По возвращении Горта с указанной встречи с Бланшаром ему вручили первые телеграммы из Лондона, в которых содержались указания об эвакуации войск с континента. Управление войсками навсегда ускользнуло из рук Вейгана. В ходе кампании на севере, начиная с 19 мая до конца эвакуации, трудно найти какое-либо конкретное свидетельство деятельности Вейгана как верховного главнокомандующего. Невозможно также найти в этой кампании ни одного случая, когда отступление войск было приостановлено или хотя бы замедлено в результате активного вмешательства верховного главнокомандующего.

Справедливость, однако, требует отметить, что Вейган получил в наследство армию, оказавшуюся в безвыходном положении. Вечером 19 мая, когда он принял на себя верховное командование, фронт на всем протяжении был взломан противником. К исходу того же дня Вейган, по-видимому, обнаружил, что никакой речи о резервах не может быть, что этих резервов просто нет, и что образовавшиеся в линии фронта бреши закрыть нечем.

Мог ли Вейган сделать больше, чем сделал?

История этого вопроса полна оговорок. Если бы Вейган прибыл в Париж 18-го числа, если бы он решил принять верховное командование сразу же без промедления, если бы он сформулировал свой план немедленно, если бы он издал необходимые распоряжения и они немедленно были бы исполнены… Ответ на все эти вопросы может, вероятно, быть найден в сделанном Рундштедтом анализе обстоятельств контрудара у Арраса 21 мая.

«Некоторое время существовало опасение, что наши танковые дивизии будут отрезаны до того, как пехотные дивизии успеют оказать им поддержку». Смысл этого утверждения Рундштедта заключается в том, что даже к исходу дня 21 мая наступающие немецкие бронетанковые войска были еще уязвимы.

Вполне вероятно, что они оставались еще уязвимыми и 22 мая и, может быть, 23-го — но позднее возможность нанести контрудар по немецким бронетанковым дивизиям силами французской армии миновала. Вейган имел в своем распоряжении четыре дня, в течение которых он все же мог бы оказать влияние на ход истории. Однако он оказался неспособным на это.

Защитники Вейгана выдвинули в его оправдание аргумент, согласно которому Вейган якобы использовал армии Севера для того, чтобы оттянуть на себя и сковать силы противника, которые могли бы быть брошены против слабого оборонительного рубежа, который он намерен был создать на реке Сомме. Если бы эти армии действительно могли сковать достаточную часть немецких войск для проведения указанного мероприятия, подобный замысел мог бы быть оправдан. Но Вейган знал силы и неизбежную судьбу армий, сосредоточенных на рубеже Соммы по крайней мере уже 25 мая, когда он предложил, чтобы правительство Франции рассмотрело вопрос о заключении перемирия с немцами. Фактически же германские дивизии, прорвавшие оборону французов на Сомме 5 июня, либо не принимали никакого участия в боях за Дюнкерк, либо были отведены с прежнего направления и перегруппированы для дальнейшего наступления на юг.

Только 29 мая Вейган решился издать приказ 1-й армии об эвакуации. Лучшей надгробной надписью Вейгану должно быть: «Он зря тратил время».

Непосредственным подчиненным Вейгана по руководству французской армией был генерал Жорж. Он считался наиболее выдающимся генералом французской армии. Он был «боевым командиром», действовавшим в соответствии с курсом, начертанным вначале Гамеленом, а затем Вейганом, и руководившим всеми армиями северо-востока Франции, от побережья Северного моря до швейцарской границы. Те, кто побывали в его штабе в первые дни решающих сражений, рассказывают, что он был хладнокровным, спокойным и невозмутимым человеком.

Само собой разумеется, что одного хладнокровия еще далеко не достаточно для успешного руководства войсками, и совершенно очевиден тот факт, что Жорж, как и многие французские генералы, страдал полной неспособностью предвидеть, когда немцы нанесут свои удары. Нет никаких доказательств, что Жорж был способен достаточно быстро разбираться в обстановке и предвидеть движение острия клиньев Рундштедта или что он мог делать необходимые расчеты в целях эффективного вмешательства и расстройства планов Рундштедта.

Задолго до конца кампании он заболел — но, как известно, болезнь не является оправданием для генералов. Деятельность Жоржа в качестве одного из руководителей французской армии в этот период оценивается отрицательно, так как на всем ее протяжении невозможно найти что-либо, достойное одобрения.

Третьим лицом в иерархии высшего командования французской армии был генерал Бийот. Теоретически он был старшим на северном фронте театра (фронт, который действовал по так называемому плану «Д») и осуществлял координацию между тремя армиями союзников в начальный период их действий против немцев. Однако Бийот совершенно не соответствовал своей роли в сложившейся обстановке. После первой же бреши, образовавшейся в линии обороны 1-й армии, когда она занимала рубеж между Вавром и Намюром, у Бийота появилась нерешительность, которая отражалась на всех дальнейших действиях этой армии, а следовательно, и армий союзников. Поэтому он совершенно справедливо подвергается критике и осуждению британскими официальными историками. После смерти Бийота, последовавшей вскоре после совещания в Ипре, его место было занято генералом Бланшаром. Бланшар не был на совещании в Ипре и не знал намерений Вейгана. Он вступил на пост Бийота и продержался на нем только три дня.

Бланшар, видимо, изо всех сил старался выправить положение, но к этому времени обстановка на фронтах стала совсем безнадежной, и он был явно не в состоянии повлиять на ход событий.

Было бы абсурдным утверждать, что все французские генералы были в то время бездарными или что у них не хватило решительности и смелости. Генерал де ла Лоранси, например, смело и самостоятельно действовал при отводе своего корпуса к Дюнкерку; генерал де Голль предпринимал неоднократные попытки нанести контрудар силами французских бронетанковых войск на юге. Они не являлись исключением. Были и другие способные военачальники. Однако французское правительство вынесло суровый приговор французскому генеральному штабу и ряду высших офицеров. К исходу дня 26 мая 16 французских генералов были смещены с занимаемых постов на том основании, что они не выполнили своего долга.

Моральный дух армии в значительной степени зависит от ее командования. Во Франции он зависел также от целого ряда переплетающихся политических факторов. В известной степени на моральный дух армии влияли коммунисты, в некоторой степени влияли фашисты, имелось определенное недоверие к руководству, порожденное целым рядом правительственных кризисов. В итоге создалась атмосфера политического бесплодия. Еще 14 мая генерал Хюнтцигер[86] телефонировал генералу Жоржу: «…Некоторые воинские части не выдерживают напора противника. Можно видеть солдат, бегущих из укреплений с поднятым над головой оружием. Я отдал приказ стрелять в них…»