Месть от кутюр - Розали Хэм

Приехали Лесли и Мона. Мона, в лимонно-желтом нанковом сарафане на перекрещенных бретельках и с зауженным книзу подолом (сарафан сшила Тилли), выглядела загорелой и посвежевшей.

Светские дамы расселись на кожаном диване и в креслах из новенького гарнитура и завели беседу. В гостиную протиснулась Лоис, которая толкала перед собой сервировочный столик на колесиках. Чашки и ложки на подносе немилосердно дребезжали.

– Благодарю, – самым снисходительным тоном произнесла Элсбет.

Лоис, однако, и не подумала уходить.

– Доброго денечка, – с улыбкой кивнула она гостям. – Ой, ну и красавицы же вы!

– Спасибо, – хором ответили дамы.

– У меня тоже новое платьишко, – похвасталась Лоис Уне, – наша местная портниха смастерила.

Лоис расставила руки в стороны и медленно повернулась вокруг своей оси, приговаривая:

– Сейчас принесу сэнввичи с огурцом, уж такие вкусные, за уши не оттянешь.

Она направилась на кухню, гофрированные складки на крутых боках заколыхались. Неровный подол, перешитый Тилли с переда на зад, подтянулся наверх, и всем присутствующим в гостиной открылась рыхлая, подрагивающая плоть под коленками, в том месте, где заканчивались панталоны Лоис.

Уна побледнела. Элсбет извинилась и вслед за Лоис вышла на кухню. Некоторое время спустя хлопнула задняя дверь. Элсбет с невозмутимым лицом вернулась в гостиную обсудить программу предстоящего концерта.

– У нас есть идея, – сообщила миссис Флинт.

– Идея? – заморгала Элсбет.

– Устроим айстедвод. И не простой, а театральный, – продолжила миссис Флинт. – Тут вам и декламация, и драматическое искусство – все, что угодно.

Элсбет заметно напряглась. Труди испуганно посмотрела на свекровь.

– Что такое айстедвод? – спросила Мона.

– Сейчас объясню, – любезно произнесла миссис Флинт.

– Будьте так добры, – сдвинула брови Мюриэль.

Самой удобной театральной площадкой сочли зал городского Совета в Уинерпе и решили, что будут вручены призы лучшему актеру, лучшей актрисе, а также награды за лучший сценарий и костюмы. Пальцы Элсбет нервно нащупали марказитовую брошь, Труди закашлялась.

– Полагаю, нашими костюмами займется Уна… – промямлила Мюриэль.

Миссис Флинт из Итеки радостно хлопнула себя по коленке:

– Отлично, потому что нам нужна ваша Тилли.

– Нет! – вырвалось у Труди. Она вскочила с места, но подол ее сарафана зацепился за каблук, и длинная юбка с треском оторвалась от пояса, словно вощеная бумага от свежеиспеченного кекса, обнажив сероватую нейлоновую комбинацию. – Мы ее не отдадим. Как раз сегодня утром я разговаривала с Миртл Даннедж, – соврала она.

– Тогда попросите ее привести в порядок ваш сарафан, – парировала миссис Флинт. – Теперь так не носят.

Хэмиш протянул через гладкий прилавок билет для мисс Плесень, как прозвала ее Фейт. Мисс Плесень взяла его одними ногтями, не промолвив ни слова, отправилась на дальний конец платформы и, поставив чемоданы у ног, устремила взгляд на убегающие рельсы и закатное солнце.

Начальник станции подошел к Бомонтам. Посмотрел на часы, покрутил кончики усов и сказал:

– Сегодня ждем «Хадсон» 4-6-4», класс Р. Приходит минута в минуту. Прокатиться на таком – одно удовольствие.

– Угу, – кивнул Уильям и покачался на носках.

Хэмиш неторопливо зашагал вдоль рельсов к сигнальным рычагам, а Уильям подошел к Уне.

– Паровоз типа «Хадсон», класс Р, прибывает вовремя. Вас ждет приятная поездка, – сообщил он и, пыхтя трубкой, поплелся к семье.

Хэмиш, зажав свисток в зубах, встал у края платформы и развернул флажок. Слеза, пробежавшая по щеке Уны, капнула на шарфик из искусственного шелка в крупный горох, повязанный вокруг шеи.

Эван Петтимен стоял у постели жены и аккуратно наливал в чайную ложку густой сироп.

– Эван, сегодня мне нужно две ложки, – сказала Мэриголд.

– Уверена, что этого хватит, дорогая? Мистер Олменак говорил, для лучшего эффекта можно употреблять и больше.

– Да, Эван, уверена.

Он дал Мэриголд еще одну ложку сиропа, взбил подушки, поправил фотографию Стюарта на тумбочке, подоткнул одеяло. Мэриголд сложила руки на груди и закрыла глаза.

– Мэриголд, на днях мне придется съездить в Мельбурн, – сказал Эван. – Ненадолго, всего на несколько дней. Дела Совета графства, очень важные.

– Значит, по вечерам я буду совсем одна…

– Я попрошу Нэнси навещать тебя.

– Она мне не нравится.

– Тогда попрошу сержанта Фаррата или еще кого-нибудь.

– Эван, ты такой авторитетный человек… – сонно пробормотала Мэриголд.

Скоро ее рот открылся, дыхание стало ровным, и Эван вышел из спальни. Заперевшись у себя в кабинете, он отпер сейф, достал фото Уны, поставил на стол перед собой, затем откинулся в кожаном кресле, распустил завязки на пижамных штанах и запустил туда руку.

Тилли снился сон. Пабло пришел и сел в изголовье ее кровати. Он был в подгузнике, пушистые волосики на идеально-круглой головке в свете лампы казались ореолом. Малыш посмотрел на мать и засмеялся во весь рот, показывая два коротких белых зубика, потом захлопал в ладошки. Тилли потянулась к нему, но мальчуган обхватил ручонками свой пухлый белый животик, озадаченно нахмурился и серьезно посмотрел на мать. То же самое выражение появилось на его лице в тот день, когда он впервые услышал новый звук – теплые шоколадные переливы гобоя, на котором играл уличный музыкант. Пабло, сидевший у нее на руках, изумленно вытаращил ясные голубые глазенки и дотронулся до ушка, через которое к нему попал звук. Тилли показала на музыканта, малыш все понял и радостно захлопал в ладоши.

Она вновь с надеждой протянула к нему руки, однако Пабло отрицательно покачал головой, и у нее упало сердце. «Я должен сказать тебе что-то важное», – произнес ребенок старческим голосом. «Что?» Образ Пабло начал меркнуть. Тилли закричала, но он таял слишком быстро. Маленький Пабло посмотрел на нее и промолвил: «Мать».

Наступил день, яркое солнце било в окно. Тилли встала с кровати и пошла проведать Молли. Мать с прямой, как аршин, спиной сидела в своей коляске у очага, одетая и причесанная. Она подбросила дров в огонь и теперь кормила его шерстяными нитками и обрезками ткани, которыми были обвязаны подлокотники: Молли задумчиво разматывала их и бросала в очаг. Жесткие, лоснившиеся от грязи подушки, которые обычно подпирали ее бока и спину, тоже исчезли. Горели все сокровища Молли: старые вареные яйца, салфетки, куриные ножки съеживались и превращались в алые угли. Молли прервала свое занятие и взглянула на дочь.