Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз

стимулировавшая рост производства и обеспечивавшая его рынками, влекла за собой изнасилование мира. С 1796 по 1818 годы Британия захватила Цейлон, Южную Африку, Индию, Бирму и Ассам. Благодаря Опиумной войне 1842 года территория империи расширилась еще больше, включив в себя Гонконг, Пенджаб, Кашмир, Афганистан и Сингапур. Империализм не был исключительно британской темой: голландцы, французы, испанцы и португальцы тоже боролись за земной шар, словно футболисты за мяч. Что же до США – они расширились на запад и, также увеличив свою территорию в несколько раз, построили собственную империю в пределах одного континента. Все это оказало огромное влияние на очертания современного мира: во всем, от апартеида в ЮАР до гангстерских перестрелок в США, виден след мужчины эпохи империи – великого Человека с Ружьем.

В песнях, рассказах, легендах, воспоминаниях, и прежде всего – в официальной истории Империя всегда воспринималась именно как героическое предприятие мужчин. С тех пор как Александр Великий вывел греков к неизвестным доселе рубежам, а затем заплакал о том, что не осталось больше миров, которые можно завоевать, женщины в имперских анналах не упоминались. Имена отцов-пилигримов, в 1620 году приплывших в Америку на «Мэйфлауэре», навеки запечатлены в камне на плимутской пристани – но о восемнадцати женщинах, плывших с ними вместе, памятник молчит. Под напором бесстрашных и безжалостных киплинговских авантюристов, «пахнущих табаком и кровью», пределы Империи раздвигались все дальше и дальше – и с ними укреплялся классический миф об одиноком герое-мужчине, в абсолютной своей форме выраженный персонажем эпоса Райдера Хаггарда «Копи царя Соломона»: «Могу сказать с полной уверенностью: во всей истории человечества вы не встретите ни одной юбки!»

Однако, как показывают даже названия новых земель, от Порт-Элизабет до Мэриленда, избежать влияния женщин все же не удавалось. Женщины всегда были здесь: как и во времена греков они активно колонизировали чужие страны, так и в Новое время, как справедливо отмечал Бэкон, они с самого начала были необходимы для выживания Империи. Первым белым ребенком, рожденным на американской земле, стала девочка, получившая подходящее имя – Вирджиния Дэр [от англ. virgin – «девственный»]: она благополучно появилась на свет на острове Роанок в праздник Вознесения 1587 года. Первой белой австралийкой также стала девочка, Ребекка Смолл, родившаяся вскоре после прихода Первого флота в 1788 году; хоть матерью ее и была одна из «проклятых шлюх», вызвавших такое негодование лейтенанта Ральфа Кларка, сама Ребекка вышла замуж за миссионера и подарила новому континенту не меньше четырнадцати маленьких австралийцев.

Женщины всегда присутствовали в истории Империи – по самой простой причине: без них мужчины бы не справились. Где бы ни происходило дело, создать надежное долгосрочное поселение без женского труда оказывалось практически невозможно: первый губернатор Капской колонии, голландский полковник Ян ван Рибек, пришел в ужас от неспособности мужчин пасти скот, делать масло и сыр и вообще себя обслуживать. Чтобы покрыть эту недостачу, он немедля отправил посланцев в Голландию, за девушками-сиротами из приютов Амстердама и Роттердама. Англия, спасибо Бэкону, заблаговременно осознала эту проблему – и Лондонская компания, ответственная за успешное основание поселения Джеймстаун в Виргинии, систематически отправляла в Новый Свет девушек, дабы они, «осев» на новом месте, трудились рядом с мужчинами и становились их женами. К девушкам предъявлялись высокие требования: «красивые девицы, получившие пристойное образование», а также «особо рекомендованные для переселения в колонию по причине их хорошего воспитания». Однако ни внешность, ни образование, ни воспитание не спасали этих девушек от превращения в товар: по прибытии в Виргинию их «продавали» за 120 фунтов лучшего табака – эквивалент пятисот долларов; и колонист, купивший себе служанку или жену, становился ее хозяином до конца жизни.

У других юных девушек было еще меньше права голоса в решении своей судьбы. Сирот и нищих, подобранных на лондонских улицах, с почти неприличной поспешностью распределяли в ученицы по контракту к мастерам, которых они никогда не видели, в стране, о которой едва что-то слышали. Эти невольные новобранки плыли навстречу своей судьбе под аккомпанемент рассуждений о том, какие пятеро из шести умрут, не доплыв до Америки, и скоро ли выжившие падут жертвами москитов, малярии и болотной лихорадки – болезней, обычных в стоящем посреди болот Джеймстауне, в котором и крепкие мужчины мерли как мухи от дизентерии, «горячки», «трясучки» или просто «от голода и холода».

Чем суровее встречала поселенцев новая земля, тем более жестокие меры требовались, чтобы восполнить недостаток женщин. В Австралию, колонию-тюрьму, женщины с самого начала попадали за куда меньшие преступления, чем мужчины. Для каторжников-мужчин отправка в Австралию служила заменой смертной казни или наказанием за многочисленные и тяжкие преступления. Преступницы-женщины в то время, как и сейчас, составляли решительное меньшинство, менее одной десятой от числа всех осужденных. В результате английские судьи, одержимые имперским императивом пополнить число женщин в колонии, отправляли преступниц в Австралию за мелкие бытовые прегрешения, и не раз горничная, «позаимствовавшая» у своей хозяйки гребень или перчатки, оказывалась на одной скамье с самым безжалостным разбойником, «похитителем трупов» или убийцей.

Схемы по привлечению в колонии «честных» женщин было легче разработать, чем воплотить в жизнь. Для начала, сама ситуация располагала к злоупотреблениям. Один клерк Лондонской компании учредил собственную «Комиссию по привлечению дочерей йоменов на службу Его Величеству в Виргинии», где стоимость женщины за два года взлетела от 120 до 150 фунтов табаку. Еще один любитель поторговать живым товаром, некто Р. Ф. Брид, получил от британского правительства 150 гиней за доставку в Хобарт «шестнадцати респектабельных молодых женщин младше двадцати трех лет». Благотворительные организации под руководством Лондонского комитета по эмиграции отобрали «достойных» и отправили за океан в сопровождении подрядчика Джона Маршалла. Но когда груз, которого нетерпеливо ждали в Новом Свете, прибыл, в нем обнаружилась значительная доля «недостойных» («проституток и нищенок!» – с негодованием отмечали критики), которых Маршалл «подобрал на улицах Лондона», чтобы количество девушек не расходилось с указанным в контракте. На борту корабля «недостойные» времени зря не теряли и заразили «достойных» своими сомнительными взглядами на жизнь:

За поведением женщин на корабле никто не следил, что вело к безобразным сценам пьянства и буйства… по прибытии женщины вели себя отвратительно, пополнили ряды проституток в колонии и в целом скорее развратили Австралию, чем помогли ее цивилизовать[293].

Даже создание Женских эмиграционных обществ не решило проблему нехватки женщин. И в 1879 году австралийцы ощущали ее на себе, как ясно видно из объявлений в «Матримониал Кроникл» – газете, полностью посвященной тем, кто искал себе невест или женихов:

• Требуется жена для молодого человека, проживающего в сельской местности, с домом и доходом в 500 фунтов.

• Требуется жена, готовая работать, для фермера в округе Манора. Имеется большой земельный участок и овцы.

• Требуется жена молодому человеку в Квинсленде… леди должна уметь хорошо читать и писать, чтобы помогать ему в делах[294].

Разумеется, от этих женщин требовалось больше, намного больше простой способности и готовности трудиться. Без сомнения, важнейшей задачей женщин на окраинах империи стало воспроизводство населения – тем более, чем враждебнее был климат, тем тяжелее болезни, выше младенческая смертность. Жена преподобного Сэмюэля Сьюэлла из Массачусетса за сорок лет супружества произвела на свет четырнадцать детей, но через четыре месяца после ее смерти этот почтенный отец семейства уже приискивал себе новую невесту «детородного возраста». Еще от женщин ожидали выполнения прочих, не столь осязаемых сексуальных обязанностей, а также того, что они будут задавать тон, поддерживать стандарты и вообще «оцивилизовывать» мужчин. Слишком многие колониальные администраторы поддавались соблазну «слиться с туземцами», и недовольное этим британское правительство экспортировало в колонии по морю чистокровных англичанок. Туземные наложницы не выдерживали конкуренции с этими «английскими розами», вооруженными двуствольным оружием – христианством и карболкой, о которых с таким восхищением писал путешественник барон фон Хюбнер: «Все это чудесное превращение, словно по мановению волшебной палочки, совершила англичанка, отважная, преданная, образованная и благовоспитанная: истинная христианка и хранительница домашнего очага»[295].

Как видим, англичанки вполне сознательно использовались как оружие империи, с целью сохранить чистой расу господ и избежать пугавшей современников метисации. Империалисты тех времен чувствовали, что даже присутствие родных сестер способно «спасти многих молодых людей от пьянства и гибели [связей с туземками]». Бело-розовая, свежая и нежная, невинная и несгибаемая, англичанка воплощала в себе все ценности «Англии, дома и красоты», за которые мужчины страдали и умирали в чужих краях. Однако задача сохранить нравственное сознание расы на мультирасовых форпостах империи занимала не только патриархальных мужчин. В 1847 году благотворительница Кэролин Чизхолм, чья преданность благополучию женщин стояла вне подозрений, направила британскому правительству такое предложение по «созданию доброго и великого народа» в Австралии: «Сколько бы вы ни послали туда священников, сколько бы ни назначили учителей, сколько бы