Ничего хорошего - Линда Фэйрстайн

Мы с Майком и Мерсером были профессионалами, поэтому и глазом не моргнули.

Майк тряхнул головой и снова перевел разговор на самого Спектора:

— Предположим, в следующем месяце вы станете главой отделения, док. Что для вас изменится в этом случае?

— Если вы числите меня среди подозреваемых, мистер Чэпмен, то я вам отвечу — практически ничего не изменится.

— Зарплата?

— Без изменений. О да, мои гонорары за выездные операции могут слегка вырасти, но здесь, в больнице, эта должность — всего лишь вопрос престижа. И ни одного лишнего доллара.

— Но вы были бы рады занять эту должность?

— Естественно, с моей стороны было бы глупо отказываться. Но, по правде говоря, многие из тех, кто вращается в нашей среде, и так считали это отделение моим. Доген самоустранялась все больше и больше, уходила от активной жизни больницы, постоянно пропадала в странах третьего мира. Поэтому, когда люди говорили о Медицинском центре Среднего Манхэттена, независимо от того, где была святая Джемма, они говорили об отделении Боба Спектора. Такие вот дела.

— А сколько неврологов...

— Позвольте вас поправить, мистер Чэпмен. Нейрохирургов, а не неврологов, — резко перебил его Спектор, мне даже показалось, что этому различию он придает больше значения, чем тому факту, жива Джемма Доген или мертва.

— Извините, док. Я использую эти слова как синонимы. Не могли бы вы объяснить мне разницу?

Спектор рассмеялся в ответ:

— Разницу? Разница составляет около полумиллиона долларов в год, всего-то. Это у нас в руках пилы и боры, Чэпмен. Мы оперируем, они — нет.

— А как вы думаете, почему Джемма собиралась уходить из Медицинского центра?

— Я не думаю, мисс Купер, я знаю наверняка. Люди нашей профессии зарабатывают на жизнь, удаляя опухоли из мозга и производя операции на позвоночных дисках. Некоторым из нас этого оказывается мало, и тогда мы придумываем себе интеллектуальное увлечение — начинаем исследовать какую-нибудь болезнь или нарушение. Я, например, изучаю болезнь Хантингтона. Так вот, Джемма начинала так же, как многие из нас, но потом увлеклась травматологией, повреждениями мозга. Это началось здесь, в Нью-Йорке, потому что именно здесь навалом огнестрельных ранений и жертв аварий. В Лондоне она ни разу не видела пациента с огнестрельным ранением. Британцы, может, и охотятся на куропаток и фазанов, но у них весь этот огнестрельный беспредел, который есть у нас, начался совсем недавно. У них-то, слава богу, ружья традиционно были в руках богатых охотников. Уверен, что вам, как представителям правопорядка, это прекрасно известно. В любом случае, как только она заинтересовалась травматологией, ее стало невозможно удержать вдали от зон военных конфликтов. Если она слышала про уничтоженную деревню в какой-нибудь стране с непроизносимым названием, которой еще десять лет назад и в помине не было, то уже на следующий день вылетала туда.

— А разве она не могла оставаться в штате больницы и совершать такие поездки? Это ведь благородное дело. Разве это не повышало престиж Медицинского центра? — спросил Мерсер.

— На травматологии много денег не заработаешь, господа. Большинство из тех, кто попадает в аварии или случайно оказывается на линии огня, не имеют медицинских страховок. Возможно, я покажусь вам циником, но я могу принести больнице гораздо больше прибыли, чем Джемма со всей ее благотворительностью. Травматология... как бы вам объяснить... для нейрохирурга это что-то вроде праздной пищи для ума. Кроме того, лучший эксперт по нейротравматологии работает как раз в Нью-Йорке. Его зовут Джам Гаяр. Он ведущий специалист в этой области, и у него огромный потенциал. Он намного моложе Джеммы, но уже успел во всем ее превзойти. Полагаю, им двоим было тесно. Это была еще одна причина ее внезапной тоски по родине.

Доктор Спектор балансировал на тонкой грани между самоуверенностью и нахальством.

Чэпмен решил вернуть разговор к личной жизни Джеммы Доген:

— А что еще вам известно об отношениях доктора Доген с Биллом Дитрихом?

— Во-первых, что мне и вовсе не следовало об этих отношениях знать. За все эти годы я несколько раз видел Джеффри — ее бывшего мужа — то на собраниях, то на конференциях. Думаю, ему повезло отделаться от нее. Его вторая жена — чудесная женщина. Не такая ледышка и носит волосы распущенными. Мне Джемма никогда не нравилась, я имею в виду, в сексуальном плане. Я всегда полагал, что лечь с ней в постель — это — извините, мисс Купер, — все равно что вставить свое хозяйство в тиски. Но многие мои коллеги, похоже, не возражали бы против этого. Дитрих, конечно, сможет рассказать вам все подробнее и даже назвать некоторые имена. Думаю, в какой-то момент он собирался на ней жениться. Все поговаривал про увеличение зарплаты. Он бы сильно выгадал от этого брака. Смог бы удовлетворить свою страсть к антикварным автомобилям.

— В самом начале нашего разговора, доктор, вы спели слащавый панегирик Джемме Доген. Теперь вы пытаетесь вывалять ее в грязи. Правда ли, что вы просили ее ассистировать вам на операции тем утром, когда нашли ее тело? — спросила я.

— Я никогда не отрицал, что она блестящий специалист, — быстро произнес Спектор. — Если она была рядом в операционной, то я чувствовал себя абсолютно уверенно, поэтому часто приглашал ее. Но вне операции она раздражала меня так же, как скрип ногтей по стеклу. Она чрезмерно критиковала студентов, не говоря уже о коллегах. Она многое сделала для больницы и колледжа, но я искренне полагаю, что ей пришло время двигаться вперед. Я не делаю тайны из своего мнения и был бы безмерно рад ее уходу — но, естественно, предпочел бы проводить ее на «Конкорд», а не в гробу на кладбище.

Спектор поднялся, сказав, что у него совещание в библиотеке, и проводил нас до двери.

Майк подождал, пока закроются двери лифта, и только тогда заговорил:

— Билл Дитрих? Лучше переспать со змеей. С кожей, покрытой автозагаром для мужчин, с волосами оттенка «греческое лето»? Да он должен встречаться только с хозяйкой прачечной. Потому что после него придется дважды в день стирать простыни, чтобы отмыть от всех средств, которыми он себя поливает. Зачем Джемма с ним встречалась?

— Трудно представить. А что вы думаете о Спекторе?

— Ну, он раскрыл карты. Думаю, он говорил с нами начистоту, и мне кажется, что у него нет мотива.

Мы обсуждали ответы Спектора всю дорогу до Нью-Йоркской клинической больницы. Охранник на главном входе с Йорк-авеню рассказал нам, как найти офис доктора Бэбсона на четвертом этаже.

Я постучала. Дверь открыла миниатюрная женщина лет пятидесяти с каштановыми волосами до плеч и добрыми глазами цвета ореха.

— Я Гиг Бэбсон. На самом деле мое полное имя Кэтрин. Пожалуйста, заходите.

Будучи уверенной, что Гиг Бэбсон — мужчина, я приятно удивилась такому повороту событий, поскольку мне очень хотелось услышать женское мнение о Джемме. Я бросила взгляд на ряд дипломов на стене — «Вассар-Колледж». 1969, «Медицинский факультет Гарварда», 1973, а Мерсер тем временем представил всех нас маленькому доктору.