Ярость рвет цепи - Александр Романовский

Архитектурный стиль Клоповника полностью соответствовал тому образу жизни, что был присущ аборигенам. А этот образ жизни не отличался ни размеренностью, ни умеренностью пороков, ни, конечно, склонностью к планированию дальнейшей деятельности. Эти же черты присутствовали и у самого Клоповника.

Впечатление у человека, впервые попавшего сюда, создавалось весьма неоднозначное. Даже Курт, привычный ко всякого рода трущобам, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. От этого места веяло чем-то недобрым, мрачным. Потаенной животной злобой здесь было пропитано все — растрескавшийся асфальт, старые фасады, слепые глазницы выбитых окон… Казалось, вокруг простирается абстрактная трехмерная картина (либо стим-конструкт, хотя создание такого сложного продукта было заведомо обречено на провал), творец которой преследовал цель воплотить человеческие пороки, душевные изъяны и ущербность в архитектурных формах… Но это была реальность.

Клоповник строился без всякой системы. Некоторые здания видели еще чистое небо, не прикрытое куполом. (Таких ветеранов можно было отличить по непроглядно-тонированным стеклам и останкам систем кондиционирования.) Все остальные, разумеется, ваялись уже на скорую руку.

Никто не помнил, когда именно Клоповник получил свое название. Вероятно, это произошло вскоре после возведения купола. Как и значительная часть всего Гетто, Клоповник также не мог не подвергнуться коренным метаморфозам. Вскоре после того, как первые тысячи людей переселились в Ульи, все те, кто переселяться не захотел, потому что эти железобетонные колоссы не внушали им доверия — недаром их прозвали “сухопутными титаниками”, — с муравьиным рвением (еще не догадываясь, каким словом назовут позже их потуги) приступили к обустройству освободившихся площадей. Здания рушили и перестраивали, нередко поверх старых фундаментов и первых этажей (просто так было дешевле). В каждом проснулся дар архитектора, а каждый второй торопился воплотить свою мечту в бетоне и камне, пока это не сделал кто-то другой на той же территории. Разумеется, такое рвение не соответствовало архитектурным талантам и познаниям аборигенов, потому как большинство из них были знакомы с зодчеством лишь понаслышке.

В итоге получилась странная штука, своего рода архитектурный феномен. Посреди одного из наиболее крупных мегаполисов образовалось рваное пятно, обитатели которого были бы не прочь провозгласить себя Свободной Республикой, посети кого-то подобная мысль. Старые и надежные здания соседствовали с новоиспеченными уродцами, о прочности которых не могло идти и речи. Многие, нужно заметить, рухнули в течение первого года, погреби под обломками жильцов (среди которых, как правило, самих строителей не было, лишь квартиранты).

Спешка сыграла со строителями злую шутку. А потому перестройка тянулась по сей день, приобретая порой самые невообразимые, фантастические формы. Многие новоиспеченные зодчие использовали в качестве образцов для своего творчества снимки старинных шедевров, таких, к примеру, как Дом с чудовищами в Барселоне или же готические соборы старой Франции. В итоге получились какие-то жалкие карлики, сморщившиеся под гнетом бетона и человеческой глупости. Чтобы удержаться на месте, они тянулись друг к другу, совмещая несущие стены, протягивая над подворотнями мостки, лесенки, галереи и просто металлические балки.

Таким был Клоповник.

Вскоре Курт вышел на знакомую улицу. При дневном свете, впрочем, она выглядела совсем по-другому. Глубокие тени убрались куда-то в подземелья, где всегда было сыро и холодно. Небесный мрак втянулся до поры до времени в космический вакуум, дожидаясь заката. Даже звуки потеряли тот глубокий объем и насыщенность, с какими они ночью рокотали в подворотнях… Курту пришлось порядком напрягать зрительную память, чтобы восстановить хоть какие-то ориентиры.

Наконец показался гараж. У самых ворот стояли два остова — без окон, без двигателей и без дверей. Обглоданные скелеты машин, не способные двинуться с места без буксира. Курт изучил их беглым взглядом, не обнаружив ничего, что внушало бы подозрения. Кроме, конечно, самого факта, что скряга Хью решился выставить свое добро на всеобщее обозрение, причем без охраны… С другой стороны, охраной служила репутация Лысого Хью и двух его приспешников, один другого краше. К тому же место в гараже могло понадобиться для чего-то еще, какого-нибудь срочного заказа…

Но волк не спешил.

Улица была пуста, и он, стоя в тени, прислушивался к собственным ощущениям. Запахи не говорили ему ничего необычного (что, по крайней мере, отличалось бы от предыдущего визита). Визуальная информация тоже.

Все было… очень спокойно. Что и вызывало беспокойство.

Все замерло, словно перед бурей.

Но в душе Курта буря уже бушевала, и он был неспособен медлить и размышлять. Он жаждал действия.

Жаждал крови.

А поэтому он зашагал прямиком к широкому, приземистому строению с металлическими воротами. У него, однако, хватило осмотрительности, чтобы на перекрестке перейти мостовую, — так его не могли заметить со второго этажа здания, за большими окнами которого царила непроглядная тьма, не шевелилась ни единая тень.

По всей видимости, волка успели все же заметить, да этого практически невозможно было и избежать, потому как офис Хью был расположен крайне удачно. Гараж, неказистый с виду, на деле представлял собою настоящую крепость. Курт в свое время не поленился разузнать, что вход в здание только один. Как по бокам, так и с тыла окна накрепко заложены кирпичом. Можно было, конечно, взобраться на покатую крышу, но куда идти дальше, было неясно. Окна гаража выходили на металлические балки, протянувшиеся под потолком. Влетев внутрь в вихре стеклянных осколков, волк тут же столкнулся бы с непростой проблемой удержаться на одной из этих балок… Эффект внезапности, разумеется, в этом случае вряд ли сыграл бы свою роль (даже если бы Курт удержался и не сорвался вниз).

Таким образом, Курт шел в лобовую атаку.

Подойдя к невысоким воротам, он трижды дернул за шнурок. Затем, отступив на шаг, принялся ждать.

Минуту спустя за дверью послышались шаги. По шершавому полу шли двое, почти в ногу (волчий слух сразу же уловил разнобой). Остановились. Форточка, лязгнув, распахнулась. Показавшаяся в квадратном оконце бледная физиономия, не говоря ни слова, окинула волка наметанным взглядом. Форточка лязгнула вновь, закрываясь.

Натужно заскрипели засовы.

Не дожидаясь, пока дверца в воротах откроется, Курт метнулся вперед и с силой пнул ее ногой. Безволосый быстро отскочил, лишь чудом избежав удара. Но его напарник не торопился объявлялся в поле зрения.

— Я хочу видеть обоих, — сказал Курт.

Из дверного проема на пол падала длинная полоса солнечного света. Пылинки плясали в этом потоке, а мгновение спустя полосу перегородила широкая тень. Первый безволосый отступил от проема и остановился на расстоянии. Появился второй. Злые маленькие глазки уставились на посетителя.

Хмырь. Тяжелый и крепкий, как дубовый шкаф. Правая (или же левая, в зависимости от того, какие у них были отношения с напарником) рука Лысого Хью.