История рыцарства. Самые знаменитые битвы - Екатерина Монусова

О, эта несокрушимая фаланга, сияющий шлемами летучий строй античных легионеров! Увы, в исполнении фламандцев она обладала куда меньшей тактической гибкостью. Как пишет военный историк Максим Нечитайлов, «в ней было два разряда бойцов – одни с длинными пиками, другие с годендагами (годендаг, „палка с острием“, имел древко длиной более полутора метров, на которое насаживалось железное острие. – Е. М.). О распределении этих разрядов в фаланге есть разные мнения. Одни считают, что в каждой шеренге пикинеры и дубинщики стояли через одного, другие – что первая шеренга состояла из одних пикинеров, вторая из одних дубинщиков и так далее…

И пику, и годендаг держали двумя руками; пики даже старались упирать в землю, держа наклонно под углом. Одной рукой удержать напор закованного в латы рыцаря на коне весом 500–600 килограммов было невозможно. Установлено, что такой всадник обладает достаточной энергией, чтобы опрокинуть 10 пехотинцев, стоящих друг за другом… Кроме того, воины в каждой шеренге стояли очень плотно, плечо к плечу. Это было не очень удобно для пехотного боя, но необходимо для отражения тяжелой конницы. Иначе опытный наездник мог бы воспользоваться малейшим разрывом в частоколе пик для прорыва внутрь фаланги… Нужно было подыскивать особую местность, рискованную для вражеских арбалетчиков (например, чтобы фаланга быстрым броском могла прижать их к естественному препятствию), избегать затяжного наступления (растягивание фаланги резко повышало ее уязвимость) и т. д. Фланги построения, уязвимые перед конницей, обычно старались опереть на естественные препятствия».

Под Куртрэ таких естественных препятствий было предостаточно. В тылу – глубокая река Лис, перед левым флангом – заболоченный ручей Гренинге, перед правым – ручей Гроте («большой»). Дополнительные линии обороны – монастырь и овраг. Те же рвы, которые фламандцы вырыли сами, они либо соединили с рекой, заполнив водой, либо замаскировали ветками и грязью. Позиция между замком и рекой была выбрана блестяще – хотя лишь у немногих командиров-дворян был боевой опыт. А вот их подчиненным опыта было не занимать. По свидетельству Максима Нечитайлова, во Фландрии «...все мужчины в возрасте от 15… до 60 лет считались военнообязанными. Из них набирали собственно ополченцев и слуг, последних – из необученных или неквалифицированных цеховых ремесленников для прислуживания воинам в походе, они были вооружены гораздо хуже прочих. Каждый воин сам обеспечивал себя оружием и доспехами. По звуку трубы каждый вооружался и спешил на площадь, там ополченцы выстраивались под своими знаменами по отрядам и коннетабльствам и выступали. Боевым кличем служило название родного города. При Куртрэ кричали „Vlaendren die Leeu!“». Черный лев на золотом поле – герб Фландрии. Легенда гласит, что перед смертельным ударом графу Артуа удалось-таки оторвать полоску от фламандского знамени, на котором гривастый хищник, словно издеваясь, высунул красный язык… А вот на монументе, что высится сейчас у реки, ниже двух мощных круглых башен из серого камня – Брул торенс – лев золотой. Его гривы касается рукой воинственного вида дама – Фландрия, чем-то напоминающая Афину Палладу. В другой руке она сжимает глефу – похожее на нож копье. Внутри высокой арки темного кирпича, стилизованной под ворота, – громадные сцепленные шпоры. У подножия памятника – поверженные рыцари.

Герб Фландрии

Численность французской армии покрыта мраком неизвестности – просто «много известных французских рыцарей и великое множество пехоты». Считается, что силы были примерно равны. Но у французов, помимо арбалетчиков-генуэзцев и легковооруженных пехотинцев из Испании, была конница. В середине XIX века полковник В. Зигман, сполна вкусивший ужасов конной атаки, писал:

По его мнению, даже хорошая пехота выдержит натиск конницы, лишь если та «дурно управляема», имеет изнуренных лошадей или действует на труднопроходимой местности. Правда, эффект от рыцарской атаки скорее психологический – ведь лошадь не заставишь атаковать. Но, когда сотни лошадей, закованных в броню, мчатся во весь опор – зрелище, согласитесь, не для слабонервных.

И хотя среди фламандцев слабонервных не было, даже они, по словам хрониста, «...ужасно боялись предстоящего боя. Не было возможности отступления, и враги приближались. Каждый причастился на месте, и затем они сгрудились поближе друг к другу. Так они были выстроены, как словно то была каменная стена, чтобы выдержать ужасное испытание...» А «Хроника графов Фландрских» утверждает, что только спешившиеся предводители удержали простых воинов от бегства с поля боя при виде французов…

Впрочем, французские военачальники тоже не слишком рвались в атаку. Коннетабль Рауль де Клермон опасался, что коннице будет «очень трудно и даже опасно» маневрировать на заболоченной местности, изрытой ямами. Не лучше ли попытаться выманить врага с такой удобной для него позиции? Годфруа Брабантский высказался за то, чтобы измотать противника, вынудив его простоять несколько дней, ожидая атаки. Командир пехотинцев Жан де Брюла призвал осыпать позиции повстанцев градом стрел, и даже двинул было своих арбалетчиков к ручью Гренинг – правда, фламандские лучники отогнали французов… Но большинство командиров рвалось поскорее расправиться с «этими жалкими безоружными крестьянами». И – около шести утра 11 июля Робер д’Артуа отдал приказ седлать коней. Запели трубы, и войско тремя стройными линиями пошло в атаку.

Говорят, в то утро на поле боя пал густой туман. В этой белой пелене плечом к плечу затаилась фаланга. Филипп ван Артевельде велел капитанам «остерегаться того, чтобы мы не расстроили свои ряды; пусть каждый несет свою пику прямо перед собой, и соедините свои руки, чтобы никто не мог пройти мимо вас; и пусть идут добрым шагом и не поворачиваются ни налево, ни направо, и стреляют из наших бомбард и наших пушек, и стреляют из наших арбалетов, и таким образом мы вселим страх в наших врагов». Фламандцы, как это нередко бывает в нынешнем футболе, играли «от обороны» – их тактикой было ожидание. Они знали – стоит перейти в наступление, обнажив фланги и тыл, и поражение неминуемо. Впрочем, окружив себя со всех сторон водой и оврагами, они не смогли бы атаковать – или бежать – даже если бы ничего другого не оставалось. Была и еще одна причина: бегство означало бы для них полное уничтожение армии. Оставалось победить – или умереть. Сознавая это, они «радовались и волновались, ревя подобно львам». Накануне был отдан приказ: поражать в первую очередь лошадей; тех, кто упал, – добивать без жалости; пленных и добычу не брать; живым не сдаваться. Тот, кто нарушит приказ, будет умерщвлен на месте. Перед битвой состоявшие при войске францисканцы отслужили мессы, воины причастились. Никто не знал, уйдет ли живым с этого поля тумана… Тридцать горожан из Брюгге пожелали умереть рыцарями – Ги Намюрский исполнил их просьбу, которая могла оказаться последней. Питер де Конинк и двое его сыновей тоже были посвящены. Оставалось ждать и молиться…