Симптом страха - Антон Евтушенко

Нэнси была уверена: книжная находка чёрных копателей не из-под земли, она из разрушенного храма, который ей привиделся во сне. Она не пыталась зафиксировать в своём видении пророчество или некий месседж высших сил, отталкиваясь от того простого допущения, что ясновидение всегда результат хорошо развитой интуиции. Да, все женщины хвалятся интуицией, но это означает лишь только то, что некоторые из них самонадеянны или не слишком откровенны. Терапевтический эффект в обоих случаях высок, но он не добавляет прозорливости. Что, что, а такая «корова» самой нужна — а вот нету, тут уж приходилось признавать, не впадая в крайности, что симптоматически она, Окунева Аня — никудышный интуит и это, как сказала бы она сама о себе, не понаслышке знакомой с копирайтом, проверено на личном опыте автора статьи.

Скорее всего, происходящее во сне и наяву она пыталась увязать с играми сознания, вернее, подсознания. Нэнси с ужасом думала, что за этот крючок можно дёргать бесконечно, и слезть с него не представляется возможным. Почему? Да, потому, что сразу это грозило навязчивой идеей и настырным комплексом вины, если вдруг — вдруг! — игры разума сработают на опережение и случайно — случайно! — окажутся предвестниками чего-то важного, к чему ты в своё время не прислушался, не присмотрелся. Это же вечная такая, горбатая отмазка для терапии пофигизмом. Удобно, чёрт дери, для логика, вроде неё. Ничего не скажешь!

Она привалилась грудью на крыло «форда», пытаясь ещё раз внимательнее осмотреть автосалон, но Ленкина истерика, как полноценный художественный приём, достигла апогея и вместе с тем стала невыносима насквозь.

— Да ты что такое творишь? — галдела на высоких она, когда Нэнси, обойдя кругом чужой автомобиль и даже подёргав (безрезультатно) дверные ручки, заставила себя, наконец, втянуть в пасть «марка». — У нас тут, на секундочку, немножко ахтунг!

— Ахтунг? — задумчиво повторила она и набрела на мысль, повернулась к Глебу: — Немецким солдатам могли давать какие-нибудь религиозные книги?

— Уезжаем, — коротко обрубил он, игнорируя вопрос, и ударил по педали газа. «Марк» утробно взвыл, грозно чем-то тренькнул в выхлопной трубе и, выскабливая камешки из-под протектора, начал свой разбег в сторону бегущих навстречу фигур.

— Глеб, — завопила Ленка и вцепилась в подголовник белыми как мел пальцами. — Ты в своём уме? Поворачивай, нам не надо туда! Обратно!

— Как раз туда нам и надо! — ответил он угрожающим голосом. — Мы поедем в ту сторону, в которую надо, а не в ту, которую хочется тебе.

— Ты же их сейчас собьёшь! — заметила Нэнси и даже сама удивилась своему голосу, тому спокойному и будничному тону, с которым она это произнесла.

— Я за рулём, мне и решать! — припомнил он брошенную ею же фразу, но, тем не менее, посигналил в неродную фирменную дудку, утянутую с авторынка пару дней назад. Гудок по-тепловозному нежно рявкнул под капотом четырьмя сжатыми атмосферами воздуха, но не подействовал на маячившие штрихи фигурок: те не собирались ни сворачивать, ни останавливаться. Глеб тоже стоял на своём и только сердито узил вдаль глаза, выжимая до невыносимости педаль газа.

Ещё секунда или две — и Нэнси уже могла разглядеть перекошенные — не от страха, нет! — от яда злобы лица бегущих навстречу молодых людей. Они были явно младше Глеба: один чуть постарше, другой — чуть помоложе. Тот, что постарше — мокроносый, краснолицый, вихрастый — казался смутно знаком. Впрочем, осознать, понять, где и когда она видела это неприятное лицо, Нэнси всё же не успела. Она пыталась сконцентрироваться на дикой мысли, блуждающей глубоко внутри неё с того момента, как они раскрыли конспиративную стоянку чёрных археологов. Эта мысль продолжала наливаться жизнью и теперь в свете всё более залихвацкого сюжета уже не казалась такой уж дикой. Она не участница событий, вовсе нет: автомобильное кресло на самом деле это уютное место в первом ряду, где на большом экране разворачивается действо с игрой посредственных актёров. Может именно поэтому она почти узнала одного из них: мало ли, мелькал в низкопробном сериальном мыле или, может быть, в каком-нибудь ток-шоу, не всё ли равно где. Важно другое: это заставляло пребывать её в состоянии полного спокойствия, убеждая, что раз это актёры, значит, не взаправду. А ещё она ждала, когда же жанр фильма, наконец, не оправдает себя и экшн-фильм — а она не любила экшн-фильмы! — превратится в чёрную комедию, где всё обернётся перчёной шуткой, и Нэнси вдоволь посмеётся над комическим приёмом сценариста, столь умело развязавшим бесславный финал. Но развязка не наступала мучительно долго. Беды не избежать, она неотвратима, успела подумать Нэнси, и решила, что комический эффект имеет право быть лишь в комедийном фильме, а в жизни, по заведенному неведомо кем порядку, случается роковой, чудовищный финал. Она прикрыла глаза и, переварив эту новую, мгновенно прижившуюся мысль, испустила отчаянный вскрик.

— У меня завтра день рождения, — сказала Ленка и протянула Нэнси приглашение. — Придёшь?

— М-м-м?

Нэнси свесила ноги с кровати и тесно их переплела. Голову обволакивал жаркий постабсентный туман. Слова воспринимались нелегко. Как и всякое похмельное расстройство, это озадачивало. Она рассеянно бросила взгляд на банкетку: поверх брошенных невпопад вещей поблёскивал браслет её часов. Половина восьмого. Вот же гадство!

— М-м-м… — снова промычала она, но уже скорее не вопросом, а неким утверждением.

— Жду на препати тогда! — весело сказала Ленка. — Через полчаса.

Этот разговор начался как что-то неизбежное с того, что Милашевич вторглась в комнату без стука. Без всякого предупреждения сдёрнула она кровоточащее марево гардин и разлила обильно солнечные брызги. Брызги окропили лицо спящей криволинейными трапециями и перекинули мостки на худосочную этажерку — лапидарный продукт шведских мебельщиков — из потаённых глубин которого донеслись точки и тире шелеста и шороха. Это привычно будничала в клеточных хоромах Жейка, обнося их по морзянке иногда коротенькими паузами передыхов.

Ленка наполнила комнатный кубик не только узловатыми, изломанными световыми пиками, но и утренней прохладой, распахнув настежь окно. Отрапортовав в резкой, крайне дружелюбной форме пожелание доброго утра, она заставила Нэнси открыть глаза и осесть в постели скрюченной фигурой. Хотелось в ответ парировать решительно и злобно, и воздух был набран в лёгкие для этой благородной цели, но на этом запал и кончился: дальше страдальческого вздоха дело не пошло.

Распухало, вспучивалось, брякло отвратительное утро понедельника. Колкий уличный воздух холодил ноздри и влажным компрессом остужал щёки и лоб. Наканунный пленум шабашистов, углублённый двухнедельными каникулами до конъюнктуры капитальной погулянки, удался более чем.

Нэнси поморщилась: с отвращением она вспоминила свою душевную коллизию, как вчерась тридцать ангелов и тридцать демонов завязали свару. Если одни с обострённым чувством моральной поруки нестерпимо зудели в ухо ей, что заказ задержан на день (ещё полтора десятка единиц фаянса не расписаны), то вторые талдычили совсем иную песню, напоминая, что заказчик, вообще-то, сволочь и плебей, на руку не чист, считает её не человеком — копировальным аппаратом! Искусители давили такими аргументами, против которых устоять — означало дать бой собственному честолюбию. Шептали чертята, знали, шельмецы, какие подобрать слова. «Пользуйся любым моментом, — гудели они где-то в районе внутреннего уха, — чтобы попроказничать». Но и херувимы были не робкого десятка (знай наших!), отбивались, как могли. «А работать кто будет?» — справедливости ради протестовал дискант. «Всегда успеется, — эхом отзывался баритон, — выходной никто не отменял».