Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Именно рекламные ролики, снятые режиссером Бахытом Килибаевым, помогали “МММ” дурачить людей. Реклама “МММ” представляла собой ряд коротких серий, сопровождавшихся веселым мотивчиком, где фигурировали одни и те же персонажи. Кроме самого Голубкова, там была его помешанная на шоколаде жена-толстушка Рита с прической “улей”; его старший брат Иван – татуированный шахтер из Воркуты; старая дева Марина Сергеевна и пара молодоженов.

Голубков, мужчина средних лет, представлял собой типичного героя советских анекдотов: простоватый лодырь и выпивоха, порождение советской патерналистской системы. Он устремлялся навстречу легким деньгам, которые сулил ему недееспособный российский капитализм, с энтузиазмом, шокировавшим реформаторов российского рынка. Взяв указку, он демонстрировал жене график, на котором были изображены все этапы роста семейного благосостояния: новая мебель, машина и дом. “Дом в Париже?” – удивленно переспрашивала Рита, поедая очередную шоколадку. “Почему нет, Леня?” – подначивал голос комментатора за кадром. В другой серии Леня и его брат Иван сидели за кухонным столом с бутылкой водки и огромной банкой соленых огурцов. “Халявщик ты, Ленька! Оболтус! Ты забыл, чему нас отец с матерью учили: честно работать! А ты тут бегаешь, суетишься, акции покупаешь. Халявщик ты!” – говорит ему Иван. “Ты не прав, брат. Я не халявщик, брат. Я партнер!” – возражал Леня. “Верно, Леня! Мы – партнеры”, – подтверждал голос за кадром от лица АО “МММ”.

В советскую эпоху Леня стал бы персонажем советской сатиры, осуждавшей инфантилизм и мещанский образ жизни. Но в начале 1990-х он быстро превратился во всенародно любимого персонажа, превосходившего популярностью любого российского политика, включая Ельцина. При этом очень мало кто действительно разделял энтузиазм Лени Голубкова. Опросы общественного мнения, проведенные в 1992 году, показали, что лишь 5 % жителей страны ощущали оптимизм, 40 % чувствовали стабильность положения, а половина населения испытывала тревогу, раздражение и напряжение[209]. При этом ни паники, ни чувства катастрофы не было. Была собранность и ощущение “ничего – прорвемся”.

В 1992 году Максим Соколов опубликовал эссе под названием “Так какую же войну мы проиграли?”: “Получился парадокс: наиболее пострадавшие с грехом пополам согласились с гайдаровскими «зверствами», наименее пострадавшие пришли в состояние совершенного негодования”[210]. Чтобы понять этот “парадокс”, рассуждал далее Соколов, необходимо взглянуть на духовную и эстетическую сторону реформ. Националисты и коммунисты почитали имперское государство и его геополитический статус за высшее благо, которое перевешивает универсальные человеческие ценности. И именно из-за этого они испытывали острое чувство поражения, в то время как обычные люди в массе своей продолжали просто жить собственной частной жизнью.

Соколов проводил параллели между современной Россией и послевоенной Германией. Главный вопрос заключался в том, похожа ли Россия на Германию после Второй мировой войны, когда той пришлось восстанавливать экономику и заново двигаться в сторону демократии? Или она больше похожа на Веймарскую республику 1918 года, которая в итоге породила фашизм? Тем более что после 1991 года не было недостатка в популистах и демагогах, эксплуатировавших трудности простых россиян и призывавших к реваншу. Националисты и коммунисты открыто объединялись под имперскими флагами, образуя красно-коричневый союз. Какие бы идейные расхождения ни разделяли их в прошлом, теперь их сплачивала борьба с общим врагом: с Западом, его либеральной демократией и теми, кто пытался, как они считали, навязать их России: с Ельциным и его “сионистским правительством”.

Лидером российских коммунистов стал Геннадий Зюганов – заурядный партийный функционер, служивший до распада СССР в идеологическом отделе ЦК КПСС и выступавший одним из главных противников Александра Яковлева. Именно он курировал газету “Советская Россия”, где когда-то было опубликовано сталинистское письмо Нины Андреевой. В 90-е годы “совроска”, как ее называли либералы, стала одним из флагманов антизападной и националистической идеологии, взявшей на вооружение православие. В центре этой новой идеологии лежала идея священного государства.

В литературном журнале правого толка “Наш современник” Наталья Нарочницкая, один из идеологов государственного национализма, писала: “Осознав свое своеобразие, Россия поймет и ту роль, которую она, как гигантская евразийская держава с православным ядром и вселенским духом ее государственной идеи, играла в мировом соотношении духовных сил, цивилизаций и государств… Будущее России – в создании органического государства, где личность… не должна противопоставлять себя обществу, но будет носителем государственности, ее воплощением”[211]. Утратив былую риторику, призывавшую к равенству и интернационализму, коммунистическая идеология плавно перетекала в идеологию фашистского толка. Первое полное издание гитлеровской Mein Kampf на русском языке было напечатано и стало открыто продаваться на московских улицах уже в 1992 году.

Консолидация имперских, националистических и коммунистических сил происходила на фоне конфликтов на границах России с бывшими республиками, включая Грузию и Молдавию, и сокращения территории страны до ее нынешних размеров. Самым болезненным ударом для “имперцев” стала потеря Крыма, который в 1954 году Никита Хрущев передал Украинской ССР в качестве символического подарка, приуроченного к 300-летию объединения Украины с Россией.

После распада Союза Крым остался в составе новой независимой Украины. Ни одна другая территория, включая Прибалтику и Грузию, не становилась предметом столь болезненной ностальгии, как Крым. Требуя его возвращения, российские националисты всячески подогревали спор между Москвой и Киевом из-за судьбы российского Черноморского флота. Это было одной из главных тем для всей националистической прессы, включая “День” – “газету духовной оппозиции”, как выражался ее главный редактор Александр Проханов, писатель, преданный идее русской великодержавности. Именно он примирил националистов с коммунистами в единой борьбе против Ельцина и его команды “вестернизаторов”.

Одним из постоянных авторов прохановской газеты был Игорь Шафаревич – крупный математик, один из идеологов русского национализма и друг Солженицына. В начале 1993 года Шафаревич писал: