Дело о бюловском звере - Юлия Нелидова

Но тут доктор словно вернулся с небес на землю.

Медленно повернул голову и посмотрел на гиену, но уже другими глазами — глазами разума, пробужденного от хмеля, сна, гипноза, наваждения, безумия. Посмотрел и едва сдержал крик. Обнажив острые клыки и кроваво-красные десны, роняя слюну на бархатную скамеечку экипажа, на него смотрело рыжее чудище. Смотрело и зловеще улыбалось, как лучшее творение компрачикосов. И это вовсе не сон.

На мгновение Иноземцеву показалось, что сейчас зверь заговорит голосом Аристарха Германовича. Скажет: зачем же ты, гнусный докторишка, меня гипнозом истязал, погубил, на муки вечные обрек, быть ведь мне теперь зверем до скончания времен.

Но гиена промолчала, поднялась, оперлась передними лапами о другую дверцу и, бросив последний взгляд на остолбеневшего ординатора, соскочила на дорогу. Иноземцев едва успел заметить, как рыжая тень скользнула меж домами в узенький переулок.

Гиена скрылась дворами, Ивану Несторовичу ничего не оставалось, как окликнуть извозчика.

— А где чудище? — бросил через плечо тот, заметив, что пассажир сидит без питомца.

— Уже дома, — не помня себя, пробормотал Иноземцев.

Как доехал до Обуховской больницы, как расплатился с коляской, как сошел к лестнице и оказался внутри — в сознании ординатора не отпечаталось. Очнулся в больничном саду близ покойницкой и крестообразного здания часовни, справа стояли два летних барака, ныне необитаемых, слева — кладовые, позади — ледник. Сидел на скамейке, обняв себя руками.

— Зачем? — била Иноземцева какая-то неестественная лихорадочная дрожь. — Зачем я это сделал? Что теперь делать? Что будет? Вешаться? Травиться? Нет, — вдруг встрепенулось сердце. Перед глазами возникли лица пациента Безбородкова и испуганное — Розины Александровны, — пойду во всем сознаюсь. Я только что выкрал из зоосада гиену… Я только что выкрал гиену… В бреду… и она убежала… и она в городе… пойду в охранку…

Тут неожиданно:

— Ванечка, езжай к озеру… Достань алмазы… Свези в Африку!..

Иноземцев вскочил со скамейки как ошпаренный.

— Где ты прячешься, окаянная? — Иноземцев вскочил, кулаки стиснул.

— Спасибо дядюшке!

Терпение у него иссякло.

— Где ты? Выходи! Тебе не провести меня дважды. Выходи, говорю. Довольно, слышишь? Довольно меня мучить! Выходи! — сорвался с места, кинулся к темным возвышениям бараков, к стенам флигеля, от флигеля к часовне, налетая на высокие безлистые кусты, ободрал плечо о дерево.

И оно вышло. Что-то светлое, бесформенное, легкое. Вышло из-за стены покойницкой, покачалось в воздухе и взмыло ввысь. Иван Несторович обмер. Снял очки, протер их, надел и вновь поглядел вверх в надежде, что это всего лишь обман зрения, игра светотени или, может, ворона с ветки на ветку перелетала, а он в горячке испугался, карканье за слуховую галлюцинацию принял. Но нет. В серой густоте тумана исчезало неведомое летящее нечто. Ветер подхватывал его, унося все выше и выше в небо.

Не помня себя, он бежал. Бежал куда-то в темноту, не разбирая дороги.

— Судя по вашей реакции, вы, батенька, Иван Несторович, тоже только что это наблюдать изволили, — проговорил некто спокойным, подхрипловатым голосом. Иван Несторович привалился к холодной стене плечом, огляделся. На каменных столах возвышались бугорки светлых саванов. Оказалось, влетел прямо в покойницкую.

Со второго этажа, где располагалась комната для вскрытий, спускался по лестнице прозектор, устало ступая и вытирая руки о покрытый буро-желтыми пятнами застиранный фартук.

— Уже битый час копаюсь во внутренностях господина Сидихина, — продолжил тот, нехотя стягивая гуттаперчевые перчатки, — как вдруг поднимаю глаза к окну и вижу: проносится нечто круглое в саване и исчезает. Ну, думаю, либо я заработался, либо опять чья-то душа к небесам вознеслась.

— То есть вы предполагаете… — начал было Иван Несторович.

— Поработайте с мое в покойницкой, голубчик, и не в такое поверите. Здесь подобное явление не внове. Правда ведь, Агафий Степаныч?

Откуда-то из-за каменных столов, ковыляя, как старый леший, показался сторож. У Иноземцева колени подогнулись, он вновь за стену схватился.

— Правда, — перекрестился Агафий Степанович. — Уже шестой десяток скоро пойдет, как я здесь свою службу исправно несу, и дня не проходит, чтобы духи эти проклятые посудой не гремели, инструменты не крали. Летають, видите ли, совсем страх потеряли. Уж мы батюшку совсем измучили просьбами. Неделя, две минует, и приходится углы святой водой окроплять да молитвы читать.

— Ну не неделя, ладно тебе, — возразил прозектор. — Раз в месяц отца Афанасия просим визитом побаловать, не чаще. А вы, Иван Несторович, поди, убежденный нигилист, как и все молодые люди вашего возраста, не верите в привидения? Нонышнему поколению все вещественность да материальность подавай, голые факты.

— Хотелось б-бы…

— А в жизни, знаете ли, и сказке место есть.

Прозектор усмехнулся и похлопал Иноземцева по плечу. Тот бросил отчаянный взгляд на покрытые саванами тела. Надо немедленно идти в полицию!

— С ума скоро сойду, — прошептал Иван Несторович, — от сказок этих.

— Ну полно. Тяжелая у нас работка. Потом, говорят, вы этим летом как будто в какую-то тьмутаракань вояж совершали, упырей тамошних гонять. Хе-хе. Вся больница только о вас и говорит, Иван Несторович, голубчик. Вернулись сам не свой. Идемте наверх, Степаныч нам чаю согреет. Вы вон в одном сюртучишке бегаете, так и простудиться недолго. Где ж ваша шинель? Это что, мода новая такая — в коротеньких сюртучках в ноябрьскую стужу променад совершать? Опять англичане нам головы морочат своими новомодными изысками, а мы, что дети малые, за ними повторяем. Идемте, — потянул прозектор Иноземцева за плечо. Тот невольно отступил. — Хоть здесь и компания не совсем приятная: шесть трупов и Сидихин… незашитый. Ничего, подождет. Душу облегчите. Так ведь негоже, жить в вечном страхе.

Шесть трупов!

— Лучше я пойду, — пробормотал Иван Несторович, пятясь назад. — Надо о гиене д-доложить. А не то как бы вновь партия укушенных не поступила в отделение. Не напасешься штопать.

— О какой гиене, голубчик? — донеслось в спину.

Иноземцев уже бежал сквозь тьму больничного двора. А позади будто кто тяжело дышит, следом несется. Иноземцев бег ускоряет, ртом хватая воздух, боясь за плечо взгляд бросить. Ну вот, калитка, вот набережная, свет фонарей, извозчик.

— Гороховая, 2, — сорвалось в сердцах. Пойдет сдаваться, все.

И чтоб не погнали с порога, приступил к делу решительно.

— Иван Несторович Иноземцев, — отрекомендовался доктор скороговоркой, взлетев вверх по лестнице и едва не сбив с ног первого попавшегося чиновника. — По поводу дела о бюловском людоеде из Т-ской губернии. Желаю сделать признание. Большой важности.