Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Хмырь, повизгивая от праведного негодования — ведь Семеныч обдурил его, провел, прямо-таки ограбил! — ретировался в гардероб. Там и развернулось впоследствии омерзительное торжище. Впрочем, Семеныч спешил, поэтому хмырь остался доволен. На прощание он больно ущипнул Жерара за ляжку и назвал Дружком.

Вскоре возле паркинга Семеныч остановил джип кракенов. Совершая угодливые телодвижения, передал «отловленного» беса с рук на руки, за что был, кажется, поощрен премией.

— Да уж, брат, не повезло тебе, — заключил я. — Но смотри, какая ты, оказывается, важная птица! Сокол! Орел!

Он сказал: «Что хорошего-то?» — подозрительно шмыгнул носом и полез под кровать.

Меня настойчиво трясли за плечо.

— Ну, что еще? — вяло спросил я, с трудом разлепляя глаза.

В полной темноте надо мною парило мужественное, красивой лепки лицо старшего лейтенанта Стукотка с плотно сжатыми губами и насупленными бровями. Лицо было само по себе, без волос, без шеи и, главное, без ушек-лопушков, поэтому я догадался, что оно мне снится. Я снова смежил веки. Тряска в тот же миг возобновилась, причем была сопровождаема словами: «Подъем, призывник! Дембель проспишь!»

Я сел и включил ночник. В его слабом красноватом свете увидел, что это действительно был Стукоток. Он вырядился в черный обтягивающий костюм а-ля ночной диверсант ниндзя, с плотно облегающим голову капюшоном и выпуклой ракушкой на причинном месте. Чресла его перепоясывал широкий ремень типа патронташа (вместо патронов торчали хвосты коротких стальных карандашей-дротиков), увешанный всякими зловещими штучками вроде ножа в ножнах. На ногах у него были мягкие калоши со шнурками, плотно охватывающими лейтенантские лодыжки.

— Вы? — удивился я.

— Точно так. Говори тише. Давай, одевайся. Сейчас пойдем домой.

— С каких это пор призывной участок стал моим домом? — агрессивным шепотом справился я.

Он нетерпеливо сунул мне рубашку, в которой я давеча посещал «Скарапею».

— Ты, Павел Викторович, бараном тут не прикидывайся. Это мне было нужно давеча время тянуть и ваньку валять, чтобы выманить твоих добрых друзей да проследить, куда они вас с бесом повезут. Видишь, как четко сработало. Ну, одевайся живее.

«Вас с бесом»… Смотри, какой осведомленный мент! Получается, он все-таки от Сулеймана? Информированность Стукотка заинтересовала и скрывавшегося до той поры в своей берлоге Жерара.

— Кто вы такой? — отрывисто тявкнул он, вскочив на кровать.

Стукоток смерил его оценивающим взглядом. Перевел глаза на меня. Я вопросительно поднял брови. Тогда, дернув головой, он отрекомендовался:

— Опричная Когорта.

— Чистая сотня? — спросил бес севшим внезапно голосом и нервно облизнулся. Глазки у него трусливо забегали, он начал пятиться. — Всадник?

— Дикая. Сокол.

— Ясно, — кивнул бес, приободряясь: не по его шкуру пришли. Тут же приказным тоном тявкнул: — Паша, поторопись.

— Уже, — сказал я и торопливо стал пихать руки в рукава.

Опричная Когорта существовала на Руси самое малое с конца X века. Неизвестная и незаметная для абсолютной массы населения, беспощадная к всевозможной нечисти и сволочи, по-настоящему опасной для людей и страны. Включая не одних только врагов рода человеческого, но и врагов, вполне человеческих по рождению. Боролась она и с последователями кровавых культов дикарских божков, и с кровожадными чудовищами всех мастей. И с внешними супостатами, и с внутренними. Кому она подчинялась, кому подчиняется сейчас, знают немногие — я к таковым отнюдь не отношусь. Понятно, что всегда ее хотели прибрать к рукам самые высшие государственные мужи, начиная с Владимира Святославича, Святаго и Великого. Впрочем, представляется более чем допустимым, что именно Красное Солнышко и явился тайным создателем Опричной Когорты. Нужен ему был орган для анонимной борьбы с язычеством, цветшим махровым цветом в кругах наиболее влиятельного боярства, ой как нужен! Хотелось ему, положим, ущучить какого-нибудь упорного в заблуждениях князюшку, Рюриковича вдобавок, но открыто проделать сей номер было никак невозможно. В народе популярен, подлец[31], или войска верного у него тьма помимо дружины. Или, скажем, близкий родственник византийскому басилевсу — посадишь такого на кол или просто глаза выколешь, а в Царьграде подобной жестокости от проповедника христианства возьмут да не поймут! Вот тут-то и являлись к треклятому язычнику витязи, скрытые под собачьими личинами, с метлами в руках и пламенем в сердце…

Впоследствии Когорта, следуя отеческому завету Владимира, всегда была себе на уме. Великокняжеской волей пренебрегала, церковных патриархов не слушала, на думское боярство клала с прибором, прочую мелюзгу игнорировала. Если же напор со стороны государства превышал какой-то предел, самораспускалась до лучших времен. А наиболее непримиримые опричники продолжали действовать поодиночке. Так обстояли дела до воцарения Ивана Грозного. Однако после того как помешавшийся монарх выставил слово «опричнина» на всеобщее обозрение, да еще в самом негативном свете… После того как наградил своих мясников и головорезов дотоле славными атрибутами — метлой и песьей главой… После того как извратил цели и гипертрофировал методы, а фигуру опричника превратил в пугало и жупел… После всех этих безобразий Когорта стала избегать древнего названия, ставшего мрачным напоминанием о страшных годах и вообще именем нарицательным. Предпочтение было отдано обтекаемому «летучий отряд». Лишь в последние годы доброе имя Опричной Когорты мало-помалу начало возвращаться из небытия. Вот уже и сокол Дикой сотни не побоялся представиться нам полным своим званием.

Я зашнуровал штиблеты и сказал: «Готов».

Стукоток оглядел меня с сомнением. Особенно ему почему-то не понравились брюки. Светлые, будут демаскировать, догадался я.

— А других штанов у тебя нет?

— Джинсы, — сказал я. — Но они вообще почти белые. И ремень ярко-желтый.

«У Аннушки в „FIVE O'CLOCK“ покупал», — грустно добавил я про себя.

— А ширина? В шагу такие же узкие?

— Пошире.

— Переодевай, — распорядился он. — Вдруг бежать придется…

Я, расстегиваясь на ходу, бросился к тумбочке.

— Слушайте диспозицию, — заговорил Стукоток. — Мы находимся во Дворце детского творчества, в Старой Кошме. Этаж — третий, что скверно. Вниз долго и вверх далеко. Мы идем вниз, потому что я сегодня без вертолета. — Стукоток коротко улыбнулся. — У меня «копейка». До Императрицына — двадцать километров. Автобусы, маршрутки, частников навалом — доберетесь без проблем. Вот деньги. Это на случай, если я здесь задержусь. Или меня задержат. Пусть попробуют. — Он снова ухмыльнулся, совершенно по-волчьи. — Учтите, своих здесь нет никого. Чужие — все. Даже если мне встретится ребенок, кроха в косичках и бантах, я уничтожу ее без колебаний. Так же придется поступить и вам. Колебаться не нужно. Все равно после того, как я вас выведу, Когорта это гадючье гнездовище, выжжет дотла. Да, к слову, если я здесь останусь, а вы нет… Вам придется позвонить вот по этому телефону. Лучше с автомата. Номер простой. Запомнили? Скажете: «Стук ослушался». И — быстро убегайте. Вопросы?