Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Если сильно придираться к этим историям, можно найти в них массу несоответствий и нелепостей. А если не придираться вовсе, то и сойдет за правду, потому что за правду, если вспомнить, и не такое сходило…

Михаил Успенский

…И к чему вымыслы там, где и так довольно одной страшной правды?

Кондратий Биркин

…И зачем черт дернул меня ввязаться в это дело?

Мольер

Ну и жаркая выдалась ночка! Сначала эта сумасшедшая, жутковатая и, как выяснилось под конец, совершенно бессмысленная свистопляска в музее палеонтологии (о ней я, может, в другой раз как-нибудь расскажу), а потом… Потом я прибыл домой. Я буквально с ног валился от усталости и бухнулся в кровать, даже не почистив зубы…

Однако со сном пришлось погодить.

Ретивые молодожены за стенкой. Голубки. Угу, угу. Именно то, что вы подумали. Да, да, и еще раз (причем не один) да! Только вряд ли вам удастся вообразить, насколько эти голубки оказались ретивы. Понимаете, время шло, утро неумолимо приближалось, а они никак не желали угомониться! Никак. И изобретательность… О, самые разнообразные предметы в их квартире так и ходили ходуном — и каждый при этом звучал своим, неповторимым образом! Ну и конечно же сами любовники прилагали массу усилий, аккомпанируя молодыми здоровыми голосами скрипу и стуку и содроганию мебели. Особенно старалась новобрачная; и поверьте, ее ликующие возгласы решительно нельзя было назвать убаюкивающими.

Чего я только не испробовал: прятал голову под подушку, пил успокаивающий нервы чай из мелиссы, занимался само… (да бросьте ржать!) самогипнозом. Все даром! Хуже того, по временам, когда молодая принималась стонать совсем уж проникновенно, мне приходилось спасаться под холодным душем.

В какой-то момент у меня даже мелькнула предательская мысль позвонить матушке и напроситься на ночлег в бывшую свою детскую комнату. Но потом я представил ее красивое лицо с презрительно поджатыми губами, прищуренные глаза, бросаемые ею холодные отрывистые фразы («Знаешь, Поль, мы оттуда уже выбросили твою софу и поставили колыбельку для будущего ребенка»). Представил отчима, глядящего дружелюбно и виновато. Представил эту самую колыбельку с подвешенными над нею разноцветными журавликами — и понял, что скорее сбегу в парк, на скамеечку, чем туда, к ним.

К счастью, под утро сластолюбцы все-таки исчерпали силы. Или фантазию. Мне наконец удалось заснуть. Сон мой был глубок и безоблачен, будто у праведника, одним лишь смирением одолевшего дьявольские козни.

Тем кошмарней было пробуждение.

Едва забрезжил рассвет, у соседа сверху клокочущим, захлебывающимся воем подстреленного серебряной картечью оборотня взревела вода в трубах. Я плотнее сжал веки и забился глубже под одеяло, ожидая, что стоит немного потерпеть — и шум исчезнет. Между тем надсадный гул агонизирующей от чудовищной натуги системы только набирал обороты. И перекрывать краны сосед вовсе не спешил. Похоже, леденящий кровь трубный глас был для него слаще пения ангелов, херувимов и птицы-девы Сирин.

«Он что, глухой? — думал я, мало-помалу сатанея. — Серные пробки в ушах? Или нарочно издевается?» Чем дольше грохотало, тем больше я склонялся к тому, чтобы утвердиться в последнем предположении. Должен признаться, что терпимость моя имеет довольно широкие, однако четко очерченные, раз и навсегда установленные границы. Так вот, с недосыпа я бываю раздражен. Иной раз слегка, иной раз терпимо. Иногда — весьма. Но всегда.

Сегодня уровень моей раздраженности приближался к ярко-красной отметке «чрезвычайно». Поэтому на исходе третьей минуты звучания этого «ноктюрна водопроводных труб» участь соседа сверху была решена. От идеи задать горе-флейтисту незабываемый урок удержать меня могло теперь только чудо. Но чудес, ребята, не бывает. Это я вам как специалист говорю.

Играя желваками, я прошагал в ванную комнату, взобрался на стиральную машину, присел на корточки, суеверно сказал: «Кривая, вывези!» — сильно оттолкнулся и прыгнул.

Сквозь потолок.

Боюсь, что вид у меня после путешествия через тяжелый армированный бетон перекрытий был несколько помятым. А уж мое внезапное «вырастание» наподобие гигантского гриба прямо из пола могло привести в замешательство кого угодно. Он так и застыл, вытаращив испуганно глаза: тощий бледный мужичок в выцветших «семейниках», украшенных бледными облачками и звездочками. В руке его зудела, точно бор стоматолога, электрическая зубная щетка с растрепавшейся щетиной. Витал слабый запах хвои.

— Т-ты кто? — ошеломленно спросил он, роняя с губ пузырящуюся пену «Кедрового бальзама». Ладно, хоть в обморок не брякнулся.

А вопрос был хорош. Что называется, в лоб. И, наверное, поставил бы в затруднительное положение кого угодно. Но только не меня.

— Конь в пальто! — быстро ответил я и превратился в хорошо одетого пони. После чего постучал подкованным копытом по содрогающемуся в корчах «смесителю» и сурово справился: — Что тут у нас за безобразие, а? Ритуальная музыка сибирских шаманов? Сочинение Шнитке «Жизнь с идиотом»? — Я посмотрел на него в упор и угрожающе проржал: — Сегодня же замени прокладки, козлик, или жди серого волка!

Мужичонка козлом не оборотился, а швырнул в меня щетку, азартно взвизгнул и бросился вон. Убегать он пытался, не выпуская жуткого пришельца из виду, поэтому налетел плечом на дверной косяк и здорово ударился. Это, тем не менее, лишь придало ему сил и скорости.

Я был не уверен, что он понял и осознал сказанное. А тем более — что принял к сведению. Поэтому, закрыв благодарно хрюкнувшие краны (а вам такое проделать непарным копытом под силу?), последовал за ним.

В голове вертелось знаменитое: «Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Подковы оставляли на линолеуме глубокие вмятины.

Поиски не затянулись надолго. Мужичок обнаружился в кухне, сидящим прямо на полу между столом и холодильником. Выставив перед собою крошечный топорик для разделки мяса, он вдохновенно стучал зубами и торопливо всхлипывал.

Я остановился напротив и направил на него требовательный взгляд.

— Так. А здесь, дядя, ты давно прокладки менял?

Он не ответил, застучав еще звучнее своими вставными — желтого металла и бело-голубого пластика — зубами, и ухватился за топорик второй рукой. Губы его были уже сухими и чистыми. Пасту он, видно, успел слизать и проглотить.

— Понятно, — недовольно всхрапнул я, поднимаясь для вящей внушительности на дыбы и пританцовывая. — Никогда не менял. Ну так займись этим сегодня же! Настоятельно рекомендую! — Я погрозил ему копытом и медленно ушел в пол.

Когда я погрузился приблизительно до шеи, мужик, наконец, заголосил. И кричал еще долго: я уже был дома, приводил себя в человеческий вид, а он все никак не мог успокоиться. Для меня, однако, не было в это утро звуков приятней.