Незваный гость - Татьяна Коростышевская

– А дальше?

– Через немного времени выбежали из приказа уже втроем, Давилов велел мне сани запрягать, а пацану, Старунов который, лопаты из сарая прихватить.

– Неклюд с вами поехал?

– Да, но верхом на своем арлейце. Приехали, Давилов сразу к приставу бросился, пацан рыдает, на коленях ползает, я подсобил покойника в сани грузить, неклюд тоже помогал.

– А веревку кто резал?

– Которую? А, висельную. Не могу знать, неклюд, наверное, перед тем как на помощь скакать.

– То есть, Блохина вы не на суку вовсе обнаружили?

– Под деревом лежал, холодный уже совсем.

– Рядом никого не было, никаких подвод либо саней крестьянских? Никаких мужиков?

Федор отрицательно махнул головой:

– Один Степан Фомич нас дожидался.

Перфектно. Версия событий приказного извозчика с вариантом юного письмоводителя вовсе не совпадала.

– Дальше что?

– Обратно поехали.

– В пpиказ?

– Почему в приказ? Обратно в Крыжовень,то бишь на погост.

«Чего?! – мысленно возопила я. – Они даже не оставили тело в мертвецкой? Даже не осмотрели?» Возопила мысленно, уточнив вслух:

– На городское кладбище?

– Тоже не совсем. Неклюд что-то там про освященную землю бормотал, а Давилов сказал: «Самогубцев за оградой хоронят». Ну и зарыли.

– В смысле?

– Чего в смысле, лопаты-то при нас были, по очереди яму копали чуть не до рассвета.

– А как же… – я пошевелила в воздухе рукой. - Положенные всякие атрибуты? Гроб, например.

– Домовина? Домовина была, мы ее во дворе погостном у сторожа выменяли на бутылку водки.

«Ох-хо-хонюшки, дело-то начинает версии Волкова соответствовать. Как собаку зарыли, чтоб все концы в воду. Кстати, а концы-то эти что из cебя представляют?»

– И тебя ничего в этом спешном захоронении не удивило?

– Никак нет. Начальство… то еcть Давилов, он ведь в отсутствие Степана Фомича главным стал, велел обо всем помалкивать, что-де господин пристав позора не вынес, руки на себя наложил, а мы, приказные,имени его позорить не должны. Потому что все по роду своей службы, братья названые… и сестры, - включил меня Федор в семейный круг приказных.

Беседу пришлось сворачивать, Мишка уже тащил к саням хромающего на костылях оборванного пацаненка.

– Это Костыль, Костик то есть, - представил он спутника.

– Евангелина Романовна, - подмигнул черным глазом калека, - Ржавый много хорошего про вас говорил.

– Про репортерские расследования, - уточнил Михаил. – А это федор Степанов, Евангелиночки Ρомановны жених… Да не пялься ты так! Не он! Федора наш жених для охраны и транспорта предоставил.

– Сани-то приказные, – забросил в них костыли Костыль и ловко перемахнул через борт. – Разборчива твоя Евангелина Романовна в женихах.

– Мы тебе рубль цельный не за похвалы глумливые платим, – ответил Мишка гордо и сел рядом с калекой.

Я поехала на облучке с гренадиром. Пацаны сзади болтали о своем, Костик делился приютскими новостями, Мишка хвастался, что ест три раза в день, спит на кушетке и даже горячей водой моется.

Жалость болезненно полоснула в груди. Несчастные дети. Бедные дети. Во сне я пыталась объяснить Семену, что c беззащитными созданиями так нельзя, что непременно спасти всех надобно, всех их голодных,избитых, развращенных, разуверенных и убогих. Говорила, что если не смогу по закону поступить, утворю беззаконие, но всех чудовищ местных накажу. Семену? Ах, если бы мой львиногривый Крестовский действительно мог ко мне явиться. Но не сновидец он у нас ни разу. Так что говорила я сама с собою, оформляя в мыслях преступные в сущности решения. Забавно, но воображаемый Семен Аристарxович со мною соглашался. «Гелюшка, - шептал он, – в человеческом мире понятия закона и справедливости совпадают не всегда. Мы, стражи закона,и по нему действовать обязаны. Но, ежели справедливость вопиет…» Как-то так. И обнимал нежно, отчего косточки мои плавились янтарным жаром.

Воспоминания о последнем отдались истомою в теле, пришлось даже поерзать, чтоб в себя прийти.

Широко раскатанный пригородный тракт был запружен нарядными санями и не менее нарядными прохожими. Лошадиные загоны, возведенные на берегу Крыжи, манили дельцов, как продавцов,так и покупателей. А ледяной каток, на самой уже речке, прочую публику. Неподалеку от конного рынка образовался небольшой сопутственный со всяческой упряжью, кожевенными изделиями, кузнечными услугами, подковами и сеном. Еще дальше пестрели разноцветно шатры неклюдов. Потому что где много лошадей,там много неклюдов, примета верная берендийская.

– Только на ярмарку в город их допускают, – сообщил Федор. - Начнется теперича: «Позолоти ручку, яхонтовый, всю правду расскажу, что было, что будет, на чем сердце успокоится».

Оставив сани у привязи, мы заплатили какому-то смуглому пацаненку гривенник, чтоб за ними присмотрел. Тот покосился уважительно на Федоровы приказные петлички, но монетку взял.

– Значит так, - сгребла я за вороты своих малолетних помощников. - Никаких театров чтоб мне устраивать не смели. По ярмарке гуляете чинно, внимания к себе не привлекая. Мы с Федором будет за вами в отдалении следовать. Нашли нужного неклюда, Мишка его для меня пометил, вы, не задерживаясь, в город пешочком. Все понятно?

– Понятно, - кивнул пацан. - На Архиерейскую,или в приказе тебя ждать?

– Неча меня ждать,тем более в присутствии. Оба домой ступайте. Покорми там Костика, хозяина доброго изобрази. И вот еще, - я достала из муфты ассигнацию. - Одежду нормальную купи, не могу уже на тебя в дамских нарядах любоваться.

Мальчишки синхронно посмотрели на радужную бумажку.

– Бобровый воротник себе справишь, - сказал Костыль с притворной завистью, - и тросточку. На паперти пацанам расскажу…

– На паперть возвращаться не смей! – перебила я резко. - Лохмотья твои, чтоб к моему приходу уже в печи догорали, а ты меня в новом и чистом ждал.

– Приют сиротский как же?

– Никак.

– Геля, – протянул Мишка жалобно, - второго беглеца Чикова тебе не спустит.

– И чего сделает? В приказ жаловаться прибежит? Пусть попробует.

– Фартовых натравит.

– Вы запритесь изнутри, - решила я, - с фартовыми мы тоже разберемся со временем. Все, сыскарики, работаем. Сопли подобрали и вперед, на задание.

Мальчишки неторопливо побрели прочь, Мишка вытирал лицо рукавом хозяйской шубки.

– Она у тебя кто? - спросил его Костыль приглушенно.

– Не у меня, паря,теперь у нас.

– Ваш бродь, - сипло пробормотал Федор, - чего прикажете?