В стране чайных чашек - Марьян Камали

– Пошел ты!.. – процедила Мина сквозь зубы.

Джулиан убрал руку и, давя башмаками желтые лепестки, отошел к своим приятелям, и Мина снова поразилась тому, как тихо стало на площадке.

На скамейку под деревом она вернулась на ослабевших ногах и без сил рухнула на сиденье. Бутерброд с котлетой все еще был зажат в ее руке, и сейчас ей требовалась салфетка, чтобы вытереть испачканные жиром пальцы. Сунув руку в коробку для завтрака, она обнаружила, что вместо салфеток Дария положила ей носовой платок, на котором – в другом мире, в другой эпохе – Меймени вышила два крошечных лимончика. При виде платка, все еще покрытого кое-где посеревшими чернильными пятнами, Мина почувствовала, как у нее сжимается сердце: она до сих пор помнила, как пыталась выстирать его в раковине в туалете своей старой школы. Когда она вернулась в класс, Бита взглянула на нее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, а всего через несколько часов ее отправили в тюрьму за то, что она опознала предъявленную учительницей бутылку виски. Сейчас Мина готова была отдать все что угодно, чтобы Бита снова была рядом и сидела рядом с ней под цветущим гамамелисом. Все что угодно – лишь бы поговорить со старой подругой хотя бы пару минут!

Постепенно Мина немного успокоилась и стала исподтишка наблюдать за одноклассниками. Несколько мальчишек схватили лежавший на другой скамье свитер Мишель и набили его листьями. Мишель и несколько ее подруг, громко визжа, пытались отнять свитер, но их крики означали не столько возмущение (фальшивое), сколько удовольствие от того, что мальчишки обратили на них внимание. После недолгой погони Мишель догнала главного похитителя по имени Чад и некоторое время то ли шутливо боролась, то ли обнималась с ним под громкие крики и усилившийся визг.

Мина откинулась назад. Желтые лепестки и цветки продолжали сыпаться на землю вокруг нее, толстым слоем ложась на бетон. Зазвонил звонок, перемена закончилась.

Последним уроком в тот день было рисование, и Мина попыталась изобразить на листе бумаги школьную площадку, укрытую желтым ковром из цветов. Она старалась изо всех сил, и, кажется, у нее что-то начинало получаться.

Вечером Мина рассказала Дарие о своем столкновении с Джулианом Краппером, но, в отличие от Парвиза, который, несомненно, предложил бы показать ему альбом персидских миниатюр, прочитать стихотворение Руми или пригласить в дом, чтобы угостить национальными блюдами и обсудить достижения Кира Великого (чтобы Джулиан познакомился с великой культурой Ирана), мать только пожала плечами.

– Ве́леш кон. Оставь его в покое. Он просто не понимает. Этот парень путает правительство Ирана с его гражданами, но это не его вина. Он – жертва телевидения, как и большинство американцев.

И Дария вздохнула, словно телевидение было назойливым и властным старым дядей, которые третировал бедного Джулиана Краппера.

Ночью Мине приснилось, будто она пробила в экране телевизора дыру, столкнула его с тумбочки и топчет ногами, а из дыры выскакивают и разбегаются по углам крошечные ведущие новостных программ. Но где им было тягаться с Миной! Она переловила всех, выстроила в ряд и приказала впредь относиться к Ирану более справедливо и рассказывать слушателям не только о его спятивших духовных лидерах, но и о нормальных гражданах. Ведущие и комментаторы послушно кивали, обещая, что именно так и будут поступать. В конце сна Мина аккуратно, двумя пальцами пожала комментаторам их крошечные ручки. Потом ей снилось уже что-то совсем другое, но что – она не запомнила.

Что бы там ни говорила Дария о вреде телевидения, но и сама она, и Парвиз с нетерпением ждали вечерних новостей. Словно загипнотизированные, они усаживались перед экраном и, шикая на детей, если те начинали шуметь, с нетерпением ждали, когда по телевизору покажут хотя бы несколько кадров, посвященных той, другой стране. Время от времени отец переключал новости с Си-би-эс на Эн-би-си или на Эй-би-си (Мина уже знала, что это крупнейшие американские вещательные компании, у которых имелись собственные корреспонденты почти во всех крупных странах), и каждый раз сдержанное волнение и предвкушение на лицах родителей сменялись надеждой. К сожалению, все касающиеся Ирана сюжеты были на одно лицо: на экране мелькали кадры с изображением женщин, до самых глаз закутанных в чадры, или каких-то бородачей в чалмах на фоне мечети. Время от времени появлялись ролики, на которых где-то в пустыне подростки в полевой форме лихо выпрыгивали из кузова военных грузовиков. После этого камера непременно переключалась на ведущего – Тома, Дэна или Питера, которые, одетые в безупречные костюмы и чисто выбритые, сидели в хорошо кондиционированных студиях, по-видимому олицетворяя собой цивилизованный мир со всеми его благами. Порой Мине даже казалось – она чувствует исходящий от них запах дорогого одеколона или мятной жевательной резинки. Прекрасно поставленными голосами Дэн, Том и Питер комментировали только что просмотренные кадры, а их плавные жесты и позы являли собой полную противоположность резким, дерганым движениям героев только что просмотренных репортажей.

Мина терпеть не могла новости. Она считала: то, что в них показывают, способно лишь укрепить уверенность Джулиана Краппера в том, что в Иране живут только тупые фанатики и террористы.

Однажды вечером, когда Том (а может быть, Дэн) показывал небольшой сюжет о Тегеране, Парвиз вдруг отставил в сторону миску с фисташками и провел рукой по лицу, словно у него вдруг закружилась голова.

– Вы видели?! – взволнованно спросил он. – Видели?!! Там, на заднем плане, – тележка торговца свеклой!

Хуман, Кайвон и Мина не ответили. На экране Мина видела только толпу озлобленных бородатых мужчин. Никакого торговца свеклой она не заметила.

– Я видела! – откликнулась Дария с интонациями девочки, которая отвечает на заданный учителем вопрос.

Парвиз просиял.

– Я почти почувствовал во рту вкус вареной свеклы!

Дария расправила на коленях складки плиссированной юбки.

– А вы заметили, что там, рядом, был и торговец бала́лом? – Она подняла голову и посмотрела на мужа и детей.

Балал. Жаренная на гриле кукуруза, которую потом погружают в соленую воду. Мина очень живо ощутила запах и вкус этого блюда и даже, кажется, почувствовала горячий ветер от бамбуковых вееров, которыми торговцы размахивали над своими жаровнями с углем.

– Очень может быть, что он действительно там был, – согласился Парвиз.

– Приятно знать, что на этой неделе режим еще не падет, – заметил Хуман. – Аятоллу ведь пока не свергли, нет? И война, слава Аллаху, еще продолжается. Не похоже, что в ближайшее время будет заключен мир. В общем, я