Дело нервного сообщника - Эрл Стенли Гарднер

– Я спешил, мне хотелось поскорее догнать Латтса иобвиняемую, а этот тип хамил… Мне не терпелось, я вспылил, что-то ему сказал,он ответил в том же духе…

– Продолжайте, – сказал Гамильтон Бергер.

– Он дал мне в глаз, – нехотя проговорил Элкинс.

– Что потом?

– Ну, остановилось несколько машин и… Я замахнулся, чтобыдать ему сдачи, а он ударил меня в солнечное сплетение, и… мне стало плохо. Онвыбил из меня дыхание.

– Что было дальше?

– Этот человек сел в свою машину и уехал.

– И оставил вас стоять на дороге?

– Да, если это можно так назвать. Я согнулся в три погибели.

– Что было потом?

– Придя в себя, я сел в машину, развернулся и отправилсядомой.

– И когда вы в следующий раз увидели мистера Латтса?

– На его похоронах.

– Защита может приступить к перекрестному допросу, – сказалпрокурор.

Мейсон глянул на часы и добродушно улыбнулся.

– С позволения суда, хочу напомнить, что сейчас наступиловремя перерыва.

Судья Сидгвик, раскусив тактику Мейсона, покачал головой иулыбнулся.

– Да, действительно, – сказал он, – время прерватьзаседание.

– Мне кажется, – сказал Гамильтон Бергер, – что если защитапроведет краткий допрос, то это позволит окончательно сформулироватьобвинительное заключение.

– Вы предполагаете, что перекрестный опрос защиты будеткратким, – ответил судья Сидгвик, – но суд не разделяет этого мнения. Наступиловремя перерыва, мистер окружной прокурор, и суд объявляет о прекращениисегодняшнего заседания до завтра.

Перри Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк проводили совещание вличном офисе Мейсона. Настроение у них было подавленное.

– Черт возьми, Перри, – сказал Дрейк, – может, тебе надобыло все-таки провести перекрестный допрос Элкинса? Подловил бы его…

– Мог бы, конечно, – ответил Мейсон. – Но это не тот путь,которым надо вести этот процесс. Присяжные подобрались смышленые, Пол. Кактолько начнешь нудно и мелочно подвергать сомнению вещи, про которые всем всеясно, жюри тут же начнет думать, что ты боишься правды. Посмотри, что произошлов нашем деле. Гамильтон Бергер обложил меня со всех сторон, не оставив нищелочки. Поражение на предварительном слушании его многому научило. Он понял,что к этому процессу он должен подготовиться тщательно, полно и всесторонне,чтобы для меня не оставалось ни малейшей зацепки. И, конечно же, он надеялся,что я разобью себе лоб о кирпичную стену, выдвигая мелочные возражения и проводязанудные перекрестные допросы. Таким образом я, конечно, мог бы выигратьдва-три технических очка, но потерял бы симпатии присяжных. В этом деле всефакты так хорошо ложатся в общую картину, так согласованы и плотно пригнаны,что никаких проволочек и мелкого ковыряния просто быть не может. Конечно, мояклиентка заверяет, что из револьвера, который она положила в «бардачок» своеймашины, не стреляли и что это был тот самый револьвер, который она позже изэтого «бардачка» достала. Она говорит, что отправилась домой на такси, чтобысменить чулки и обувь, ибо после пробежки по холму они были так заляпаныгрязью, что ей было стыдно в таком виде появиться на людях. Это может бытьправдой. Но она уже лгала мне. И может, без сомнения, солгать снова. Женщина вотчаянном положении почти всегда будет стремиться приукрасить факты, чтобы ониказались более благоприятными для нее.

– Будь я адвокатом, – заявил Дрейк, – я никогда бы незащищал клиентов, которые мне лгут.

– Тогда у тебя почти не было бы клиентов, – возразил Мейсон,– особенно в уголовных делах. Только в одном случае из пятидесяти клиентговорит тебе всю правду. А так почти все, независимо от того, насколько онивиновны и насколько честны, пытаются приукрасить факты и утаить те из них,которые говорят не в их пользу.

– Что ты намерен делать? – спросил Дрейк.

– Боюсь, мне придется поставить все на одну-единственнуюкарту – на подбитый глаз Езекии Элкинса, – ответил Мейсон. – Если я как следуетпотрясу его на перекрестном допросе и внушу присяжным, что этот подбитый глазимеет громадное значение, может, мне удастся представить его убийцей Латтса. Впротивном случае придется вызвать для допроса подзащитную, а как только онавыйдет, Бергер вытрясет из нее душу, распнет, разотрет в порошок и размажет постенке.

– Других вариантов нет?

– По крайней мере, сейчас я их не вижу.

– Вот что я тебе скажу, Перри. Я не могу доказать, чтоЭлкинс попал в какую-либо аварию, но я также не могу доказать, что ничегоподобного с ним не случилось.

Мейсон задумчиво сказал:

– Особенность ведения дела таким образом, каким я веду нынешнее,заключается в том, что необходимо снискать симпатии присяжных. Они понимают,что я не желаю напрасно тратить их время. Они чувствуют, что, если уж яприступаю к интенсивному перекрестному допросу, значит, у меня есть на этосерьезные основания, и они будут следить за каждым задаваемым вопросом спристальным вниманием. Вот моя стратегия. Во всяком случае, она должна бытьтакой. После того, как я пропустил всех свидетелей без задержек, рассматриваяих показания как вводные и второстепенные, сам факт, что я крепко вцеплюсь вЭлкинса на перекрестном допросе, произведет на жюри огромное впечатление.

– А потом ты все-таки вызовешь Сибил Харлан?

– Это зависит от того, что мне удастся выжать из Элкинса, –ответил Мейсон. – Если я смогу вызвать в мозгах присяжных серьезные подозренияпротив Элкинса, может быть, мне удастся отвертеться от того, чтобы вызывать насвидетельское место подзащитную. Шанс, конечно, один из ста.

– Не хотел бы я оказаться на твоем месте, – сказал ПолДрейк. – Не нравится мне это дело.

– Мне тоже, – признался Мейсон. – Но если ты играешь вкарты, то тебе часто приходят взятки, которые тебе не по душе. Но это еще неповод, чтобы с отвращением бросать карты на стол, даже не пытаясь их как-торазыграть. Надо извлекать все возможное из каждой ситуации… Ты раскопалчто-нибудь относительно стрелкового дела, Пол?

– Что ты имеешь в виду?

– Я просил тебя разузнать, кто из вовлеченных в дело лицумеет хорошо стрелять, а кто нет.

Дрейк открыл блокнот.

– Если тебе нужен список лиц, способных промахнуться поДжорджу Латтсу с расстояния в три метра, то вот он. Причем очень короткий.Пальцев одной руки хватит, чтобы перечислить.

– И кто в нем?