Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

– Готовлюсь к следующей выставке, – объяснил Котмор. – Что-то из этого я сделал совсем недавно.

– О! – Анна встала, чтобы взглянуть на рисунки.

На рисунках по большей части изображались люди, и было несколько пейзажей, сделанных пером или акварелью с характерной для Котмора точностью. Анна испытывала некоторую неловкость, рассматривая рисунки в присутствии Джона. Но его работы действительно вызывали у нее восхищение, и она искала подходящие слова, чтобы его выразить. Среди работ была одна акварель – деревья на фоне широкого неба, – от которой так и веяло весенней влагой. Анна забыла всякое стеснение и воскликнула:

– Какая чудесная!

Котмор критически глянул на работу через плечо Анны:

– Думаешь, стоит ее выставить?

– Конечно! Ты просто должен! Это прекрасно!

Джон стоял очень близко к ней, и в какой-то момент Анна почувствовала его ладонь на своей руке.

– Какая же ты милая, – сказал он. – Надо бы поставить чайник.

И Джон исчез, оставив Анну одну. Голова у нее слегка кружилась.

Она слышала, как Котмор чем-то звякает на кухне – видимо, ему нужно было не только поставить чайник, – а потом обратила внимание на еще одну стопку рисунков, сложенных на диване: неоконченные или забракованные наброски… Но один среди них выделялся. На этом рисунке могучий человек собирал некий механизм. Каждый, даже самый крошечный винтик машины был тщательно прорисован и прокрашен. Анна с удивлением рассматривала рисунок и тут услышала голос Котмора:

– Это не мой. Это рисовала моя жена.

Анну будто ошпарили.

– А я гадала, почему он так отличается от остальных, – быстро проговорила она.

К ее облегчению, Котмор улыбнулся.

– Да, это удивляет: гайки, болты… – он переложил рисунок и бросил сверху другие. – Многое очень точно подмечено. Ей важна социальная направленность живописи, тогда как я… – Джон показал на свои рисунки.

Анна понимающе кивнула: должно быть, это ужасно для мужчины такого склада – существовать рядом с кем-то, кто обожает болты и гайки.

– С тех пор как мы живем врозь, стало легче, – сказал Котмор. – Каждый двигается своим путем – такое вот дружеское соглашение.

Анна не знала, что на это сказать, и Джон добавил:

– Наверное, в твоем возрасте об этом еще не знают. Но люди порой совершают ошибки, браки разрушаются, и бесполезно кого-то в этом винить.

Анна снова кивнула, тронутая его благородством.

– А теперь, – сказал он, – давай выпьем чаю.

* * *

В кухне царил еще больший беспорядок, чем в гостиной. Но Джон освободил место среди всевозможных кувшинов, блюдец и немытой посуды для подноса, сервированного к чаю на двоих. Анна помогла перенести поднос в гостиную, уже не такую светлую, потому что солнце зашло за угол. Котмор зажег газовую горелку и придвинул к ней два стула. Анна наблюдала за тем, как он разливает чай в две чашки разной формы. А потом они вдвоем сидели в бледном мерцании огня.

– Я работаю изо всех сил, – сказал Джон и начал рассказывать ей о своих картинах, о мастере, который делает для них рамы, и о том, как трудно во время войны найти нужную бумагу.

Постепенно в комнате стало теплее. Анна заметила, что рукава свитера на локтях у Джона собрались морщинами, заметила, как держат чашку его крепкие крупные пальцы. Чувства переполняли ее. Голос Котмора звучал приятно, но она давно перестала вслушиваться в слова.

И вдруг слова замерли.

– Что такое? – ей казалось, что она задала вопрос.

– А что с твоей картиной? – спросил Котмор.

– Картина!

Анна вскочила, чтобы принести сверток.

Извлеченная из бумаги, она выглядела хуже некуда. И в выражении лица Котмора нельзя было усомниться.

– Ужасно! – сказала Анна. – Я знаю, что это ужасно. Но я подумала: вдруг ты сумеешь мне помочь?

Котмор молча рассматривал нарисованное. Потом указал на загадочное пятно в центре полотна:

– Что это такое?

– Олень, – ответила Анна.

– Олень? – Котмор был озадачен.

Анну вдруг переполнило чувство стыда и гнева: надо же! Весь день испорчен из-за ее ужасной картины!

– Да! – воскликнула она. – Этот чертов олень со старого рисунка все время проступает. И я не знаю, способен ли кто-нибудь рисовать этими невозможными красками. Наверное, надо все это бросить!

Анна взглянула на Джона: он улыбнулся. А потом обнял ее за плечи.

– Надо продолжать, – сказал он. – Это вовсе не плохо. И ты все делаешь правильно. Просто тебе еще надо многому научиться.

Анна ничего не ответила.

Джон бросил рисунок на стул, но не убрал руку с плеч Анны.

– Наверное, – сказал он, – мне надо вести еще и другой вечерний мастер-класс. Мы могли бы писать маслом вместо того, чтобы рисовать карандашами. Как ты думаешь?

«Тогда не нужно будет приходить к нему, чтобы показывать работы», – мелькнуло у Анны в голове. Но она поспешно заглушила в себе эту мысль.

– Было бы замечательно, – ответила Анна слабым голосом.

Лицо Джона оказалось совсем близко.

– Я просто хотел узнать, что ты думаешь, – пробормотал он.

А потом – Анна ведь знала, что он это сделает! – Джон обнял ее обеими руками и поцеловал в губы – мягко, медленно, нежно.

«Меня поцеловали!» – подумала Анна – и с ужасом поймала себя на том, что с любопытством смотрит в зеркало над камином: а как это выглядит со стороны? Она обхватила Джона руками за шею! Анна поспешно передвинула руки ему на плечи. Но в этот момент ощутила то, чего никогда раньше не испытывала…

Какое счастье!

Счастье заполнило все ее существо. Вот оно, подумала Анна. То самое! То, о чем она знала на словах, теперь происходит с ней.

Через какое-то время Джон ее отпустил.

– Извини, – сказал он. – Я не имел в виду…

Анна обнаружила, что сидит на стуле, но не понимала, как там очутилась.

– Все хорошо, – сказала она. И хотела добавить: «Я не против!» – но это прозвучало бы странно.

Джон сел на другой стул, рядом с ней, и в течение долгого времени ничего не происходило: просто комната, просто огонь. Просто переполняющее Анну счастье.

– Я бы хотел серьезно с тобой поговорить, – сказал наконец Котмор.

Анна взглянула на него вопросительно.

– Нет, о другом. Ты совсем юная.

– Мне восемнадцать, – сказала она, все так же улыбаясь.

– Да, восемнадцать… – кивнул Джон. – И ты совершенно счастлива, так ведь?