Игуана - Георгий Миронов

Ты меня совсем не любишь… – заканючила Васса.

Ну сколько же можно, Васенька, – капризно захныкал молодой человек – обладатель нежной загорелой кожи, длинных стройных ног и красивого безвольного лица. – Мы же этим занимались всю ночь…

Ну, это только так говорится, что всю ночь. А за ночь то – всего четыре раза…

Неужели тебе не достаточно? Ненасытная… – жарко, чуть переигрывая, выдохнул юноша.

Хорошего дела всегда мало, – хохотнула Васса. – Ну, а если мы его поцелуем? О… А если мы его будем очень-очень старательно уговаривать?

Васса, сколько себя помнила, всегда добивалась своего. Она точно знала, что могла бы «уговорить» своего молодого любовника дать ей заверения в его любви ещё раз. Но времени у неё уже не было. Она легко вскочила, с умильной жалостью оглядела тело любовника, вяло растекшееся на огромной постели, юркнула в ванную комнату, приняла быстрый контрастный душ, растерла крепкое, спортивное тело (для 40 лет – очень даже не плохо) жестким полотенцем, выпила стакан грейпфрутового сока, с сожалением глянула на холодильник. Там были яйца, ветчина, грудинка, сыр… Можно было бы соорудить грандиозный завтрак. Что и сделает Алик, когда проснется. Единственное блюдо, которое он умел готовить, была яичница с грудинкой, ветчиной и посыпанная тертым сыром… А вот ей – нельзя. И вообще нельзя, чтоб фигуру не терять. А сейчас – тем более.

Перед акциями она никогда не ела.

В машине её уже ждали Ленка и Инга. А когда подъехали к углу Пирогова, там уже дисциплинированно переминалась с ноги на ногу стройная Наташка.

У нас сегодня три «жмура», и, соответственно – три коллекции, – предупредила Васса.

Все «сердечники»? – спросила Наташка.

А что? Чем тебе не нравятся «сердечники»? С ними и мороки мало, – вкатил укол, выждал время, и собирай коллекцию.

Это если родственников нет.

Родственников нет.

Тогда хорошо. Где бригада сопровождения?

А вон сзади, на «Ауди» пилят.

Андрея там нет? – спросила Ленка.

Нет, кажется.

Так кажется, или точно?

Да какая тебе разница? Приспичит, потрахаешься с любым пехотинцем, пока остальные место зачищают.

Ну, ты даешь. Ты меня за кого держишь? – обиделась Ленка. Или, скорее сделала вид, что обиделась. Ленка страдала нимфоманией. Ну, то есть день, прожитый без «этого» ей казался прожитым зря. Ее соблазнил ещё в пятом классе учитель физкультуры. Перепугался со страшной силой. Да, именно так, – не она испугалась того, что произошло а он. И вот тогда, она, мало что пацанка, хорошо поняла мужскую психологию и потом всю жизнь держала мужиков в руках. Учитель трахал её до 10 класса, так ей это понравилось. Вся школа знала. Мальчишки заглядывались, девчонки завидовали, а учителя ничего доказать не могли.

Они с физкультурником были очень осторожны. И презервативом пользовались, и место удачно выбирали. Но у него на почве вечного страха, перед обвинением в совращении малолетней, развился невроз, психогенная импотенция. Что она с ним ни делала, а когда доходило до самого главного, ничего не получалось. Пришлось его бросить. И за один только год, пока в десятом училась, она пропустила через себя всех девяти – и десятиклассников.

Приятно вспомнить, – улыбнулась Ленка своим воспоминаниям.

К 30 годам она, даже если бы сильно захотела, не смогла бы вспомнить, сколько у неё было мужиков. Лица их сливались в одно большое потное плоское лицо, и все остальное сливалось, сливалось…

Андрей, с которым она познакомилась на акции в мае, был одним из лучших.

В ту весну они так же, вчетвером, пошли на ликвидацию «шнура» и зачистку квартиры.

Васса тогда пошла делать укол старой генеральше. А она, Ленка, и Инга со списками в руках – каждая в свою, заранее записанную на нее, комнату…

Ей досталась вторая, пустующая после смерти генерала, спальня. На стенах висели хорошие картины. С них она и начала. Проверила подписи на золотистой бумаге на рамах – точно, Франсуа Буше, а это – Фрагонар, а это – Сомов. Она сняла картины со стен, и удобным ножичком из импортного канцелярского набора, вырезала картины из массивных багетовых рам, свернула все три в трубочку, завернула во взятую с телевизора тонкую салфетку и сунула в чертежный цилиндр-тубус. После чего расстегнула молнию на огромной, из искусственной дерюги, с которыми челноки за бугор «ездиють», сумку и обвела комнату глазами в поиске, как было сказано, бурдальонов.

На инструктаже она поняла, что за хренота эти бурдальоны. Слово якобы произошло от Французского иезуита, жившего при дворе Людовика ХIV, – Пьера Луи Бурдальонского. Его проповеди были столь долгими, что вынуждали дам, не имеющих возможности покинуть помещение храма во время откровений аббата, как-то приспосабливаться к ситуации. Не известно, как выходили из положения мужчины, но дамы, искусно, с помощью грумов-слуг-детей, размещали под пышными кринолинами ночные вазы.

Нет, чтоб прямо сказать – ночной горшок, – хмыкнула Ленка. – А то «ваза»! Или того чище – «бурдальон».

У старой генеральши, страдающей легким слабоумием и тяжелой формой артроза, была лучшая в Европе коллекция бурдальонов. На них был выгодный заказ из Нанси. Там тоже нашелся какой-то старый придурок, соблаговоливший предложить за всю коллекцию из 24 сосудов полмиллиона долларов. Конечно, Игуана не могла пропустить такой выгодный контракт.

И к генеральше приехала «скорая помощь». «Скорая», как это иногда бывает, пришла вовремя.

Детей у генеральши не было. То есть, они как бы и были, но существовали и отдельно. Картины и «ночные вазы» были записаны на них, в равной доле, в заверенном у нотариуса завещании. Сама старуха худо-бедно на костылях передвигалась по квартире. Денежки у неё ещё водились, и она держала приходящую прислугу, – принести продуктов, пищу сготовить, лекарства бесплатные, как инвалиду, из аптеки…

Время выгадали так, что приходящей тетки этой в квартире уже не было. Но все остальное – было.

Не видать дитям наследства, – хмыкнула Ленка, заворачивая в наволочку большую фарфоровую бабу, которая, спустив штаны, уселась уже было на большой фарфоровый горшок.

Нет, чтобы заранее у мамаши вынести все ценности из квартиры, – сокрушалась Ленка. Так, в свое время, сделала она сама, причем и из квартиры бабки, и из квартиры матери, так, что когда приехали родственники их хоронить, в квартирах было хоть шаром покати.

Ишь ты, интеллигенция, генеральшины дети. Вот и останетесь без ничего.

Впрочем, кое-что детям и внукам генеральши оставалось. И прежде всего – дивная старинная мебель, собираемая ею с мужем десятилетиями. Но на мебель заказа не было. А бригада Вассы работала только по заказу.

С черного резного комода Ленка сняла большую «ночную вазу» с вензелем иностранными буквами «М и А», причем «М» переплеталась с «А» так, что с трудом разберешь. Сняв её с комода, Ленка глянула со знанием дела на донышко вазы, как это не раз делала Инга, единственный профессиональный искусствовед в их бригаде.