Дойти и рассказать - Сергей Владимирович Анисимов

деньгам, или ещё по чему-то. Или обе стороны проверяли надёжность канала. Канал у них сработал чисто, и кто знает, что они сделали или сделают следующим заходом. Значит надо его вычислять и резать. Будем думать, как?

Последнее было вопросом, и Николай с Шалвой по очереди утвердительно буркнули. На «сопляка» из уст профессионала обижаться было странно, а своё мнение по поводу «чисто сработавшего канала» Николай решил приберечь – вряд ли оно кого-то заинтересовало бы. Значит, надо думать о чём-то конструктивном.

– Ну, раз будем, тогда поехали. Форма подполковника, черты лица, значок какой-нибудь, особенности обуви, какие часы, как подстрижены ногти и так далее. Давайте, ребята. Все подробности.

Мыча от нехватки слов и идей, и мысленно подталкивая друг друга, оба студента минут десять вычерпывали свои извилины, пытаясь вспомнить что-то конкретное, но за исключением приблизительного роста, сложения и цвета волос искомого офицера вымучить им ничего не удалось. Не удалось им и опознать лицо в толстенной пачке фотографий офицеров в ранге от капитана до генерал-майора, которую они добросовестно проглядели два раза подряд. Впрочем, точно так же они не нашли ни одного знакомого лица в другой пачке, с разнообразными кавказскими типажами, просмотренной днём раньше. Ничего.

– Может, вы нарисовать сумеете? – предложил один из москвичей.

Николай с надеждой посмотрел на грузина, может тот рисовать умеет? Нет, тоже нет.

– Жаль.

Эфэсбэшник пожал плечами, явно не сильно переживая.

– Может быть, фоторобот? – это уже предложил Шалва.

– Фоторобот – дело хорошее… – тот же «москвич», казалось, задумался на секунду. – Но работает он в большинстве случаев у натренированных людей. Официант, журналист, таксист, хороший милиционер, хороший секретарь. У всех остальных в чуть не ста процентах случаев получится помесь Джека-Потрошителя с актёром Банионисом. Потому что одного они боятся, а второго знают.

– А тот лейтенант?

Эта идея пришла в голову Николаю, и он неожиданно обрадовался.

– Лейтенант на мосту, который проверял документы?

Евгений Евгеньевич кивнул – спокойно, без лишнего энтузиазма.

– Лейтенанта второй день пытаются вычислить, и уже не только мы. Это хорошая нитка, но она тоже не панацея. Считай, что два месяца прошло с того момента, когда он вас пропустил через себя. Его могло убить, могло контузить, он мог закончить командировку и убыть домой. Вложившись в эту нитку целиком, мы рискуем утратить темп, потерять время, и в итоге добиться лишь удивлённого заявления, что он давно уже забыл, какой подполковник провожал тогда неких идиотов-строителей. Кстати, сами вы вели себя тогда как последние, извини меня, кретины, – заметил эфэсбэшник, указав на Николая пальцем. – Ты же раз пять мне и остальным до меня сказал: мол, чуял, что что-то не то, но продолжал сидеть на попе ровно и делать, что тебе скажут. Один раз голос поднял бы вовремя – и от них бы мокрого места не осталось, а ты…

Он махнул рукой, и Николай, тихонько кусая себя за щёку, чтобы не слишком выдавать наружу переживаемые чувства, смог только кивнуть. То, каким глубоким идиотом он себя тогда проявил, было совершенно ясно, но переживать это в очередной раз было столь же противно и больно, как и все предыдущие разы. Конечно, остальные в их автобусе проявили себя точно так же, но отвечал-то за всех именно он.

– Если ты идёшь по тёмной улице, – рубил ладонью воздух «москвич», – и тебе кажется, что что-то не так, но тебе стыдно в этом признаться себе и окружающим – это значит, что вы все идёте прямо по направлению к могиле. Человек, который не верит сам себе – это ходячий труп, даже если он обвешан оружием с головы до ног. Понял?

– Понял…

– Вижу, что понял, иначе не сидел бы здесь. И ты бы не сидел, – он довернулся к Шалве. – И не морщился бы на свой бок. Ладно, вам хватило одного урока. Давайте думать, как уберечь от него других.

Думать и вспоминать, в тонкостях и мелочах, пришлось много и мучительно, но Николай получал от процесса искреннее удовольствие – если испытываемое им сложное чувство можно было так назвать. Это было именно то, к чему он стремился все последние месяцы. Разговор наконец-то двинулся в нужном направлении и невнятное мычание становилось всё более редким, а ответы на короткие и требовательные вопросы остальных включившихся в разговор эфэсбэшников – всё более ясными. Не получив от студентов ответа на главный вопрос, «москвичи» явно намеревались теперь обложить таинственного офицера-предателя со стороны его чеченских друзей.

– Это периметр усадьбы, – Николай набрасывал короткие карандашные штрихи на желтоватом листе, уточняя свой предыдущий чертёж. – Форма двора почти трапециевидная, ворота и калитка глухие, из хорошего железа. Забор метра в два, деревья растут почти вплотную, но ветки не очень крепкие, так что по ним не заберёшься. Дом расположен метрах в десяти от самих ворот, вход-выход один. Ребят – то есть нас – держали в подвале, вот так…

На отдельном листе он набросал схему внутренней планировки первого и подвального этажа.

– Автоматчик с собакой к дому «приписаны», на развод по работам приходят человека три или четыре, плюс всегда ещё несколько по соседству оказываются.

– Автоматчик – это который Андарбек? Угу… – «Гиви» что-то соображал, глядя в потолок. – А собака одна?

– Одна, – кивнул Николай. – Но зверюга ещё та. Кавказский овчар, размером с хорошего волка. И с шерстью как у барана. Ножом такую убить невозможно, в шерсти застрянет.

– Ножом – это ты Резуна начитался… Собак обычно стреляют, а не режут. А странно, что всего одна собака, а, ребята?

– Чистили уже… – рассеянно заметил один из эфэсбэшников.

– В том-то и дело, что хорошо не чистили уже давно. А собак не развели почему-то. Интересное место, этот Биной… А Андарбек – это «сильный», так?

Уже отвлёкшийся было на чертёж, Николай поднял голову.

– Я думал «сильный» – это «дукка'а».

– «Дукка'а» или, чаще, «шортта» – это, скорее, «много». К тому же у имён собственных другие принципы… А что, много знаете? – «Гиви» посмотрел по очереди на Николая и Шалву, и на мгновение оглянулся на своё начальство. Николай машинально перевёл взгляд вслед за ним.

– Да нет, какое там много… Так, на уровне «Ху джу хар? Кха че ху джу?»[19]…

– Бамбурбия, киргуду… Евгений Евгеньевич, – в тон ему ответил старший москвич. – По-английски у тебя лучше получалось. More practice[20].

– Да какой там practice… Лучше не надо…

Николай едва удержал готовую выползти из лопаток дрожь. Практиковаться и дальше в этом чудовищном языке ему не хотелось совершенно.

– А ты? – Евгений Евгеньевич повернулся к грузину. – Ах