Дойти и рассказать - Сергей Владимирович Анисимов

Проделав точно такую же процедуру, что и все остальные, они вышли из столовой и, пройдя по коридору, оказались во дворе. Прапорщик-мичман ощупал их колючим взглядом, но ничего не сказал: то ли предупредили его, то ли сам догадался.

У выхода неполная, как становилось ясно, рота построилась и под водительством прапорщика направилась курить. Зачем нужна была организованность в таком простом деле, Николай не понял, но в чужой монастырь… По пути к курилке их достаточно стройно шагающей компании встретился идущий навстречу старший лейтенант, и морпехи повскидывали руки к головным уборам, Николай машинально повторил и это, и офицер прошёл мимо, расслаблено мазнув взглядом по их лицах. Ну что ж, в коллектив они, похоже, вписались. Оставив бойцов у курилки, прапорщик ушёл, дав напоследок строгим голосом несколько ценных указаний. После этого все явно расслабились. Как бы далеко сейчас не казалась война, командование батальона, судя по всему, не считало полезным давать расхолаживать бойцов.

За несколькими сигаретами Николаю и Шалве было поведано о том, что на низшем, «окопном» уровне известно о заезжих «москвичах». Выяснилось, что за почти год пребывания батальона и бывалых солдат в этой богом забытой дыре, эфэсбэшники появлялись здесь по крайней мере трижды – каждый раз на несколько дней. ФСБ бывает разное, но до батальона доходили именно эти, а аналитики и звери максимально возможного уровня, о которых морпехи говорили с округлением глаз, то есть знаменитые «Альфа» и «Вега», ни разу батальон вниманием не почтили, – хотя об их работе в Чечне ходили легенды.

У ФСБ было и региональное отделение, но предположение о том, что эта команда была именно московской, вроде бы подтверждалось. Впрочем, какая разница… По рассказу много чего знающего Андрея и ещё пары опытных бойцов, эфэсбэшники ни разу не представлялись, но их как-то научились отличать от представителей многочисленных прочих структур – военных, ВВ, милицейских СОБРов, подразделений армейской и флотской разведки и спецназа. Каждый раз ситуация выглядела похоже – один или другой из них просто обнаруживался утром очередного дня идущим по двору или беседующим с кем-то из командиров. Через два-три дня спокойной, вроде бы, жизни, когда то одного, то другого из «специалистов» можно было увидеть хотя бы мельком, команда «москвичей», судя по всему, разделялась, и несколько человек мелькали в расположении части ещё один-два дня, а остальные исчезали. Интересно, что термин «специалисты» был известен даже на уровне матросов-старшин – хотя один из матросов не очень уверенно сообщил, что при нём заезжую команду назвали «эскадрон гусар летучих», и ещё почему-то «цветоводами».

Весь этот разговор, при всей его полезности, Николаю не очень нравился, поскольку со стороны мог смотреться как самый натуральный сбор разведывательной информации – особенно в свете того, что сказал или почувствовал о ситуации Шалва, а также пиетета, с каким относился к безопасности своей команды «Евгений Евгеньевич». Спустив тему на тормозах, Колян перевёл его на более спокойные сюжеты, а через полчаса вместе с Шалвой был препровождён вернувшимся к курилке старшим прапорщиком в штабное здание – где они наконец-то получили нормальные кровати в нормальной комнате.

* * *

Ни Николай, ни Шалва, ни бойцы низового звена 414-го отдельного десантно-штурмового батальона морской пехоты, на пост которого они вышли уже целую неделю тому назад, не предполагали, что за последние часы ситуация изменилась весьма заметным образом. Вплоть до вчерашнего дня, информация о двух сбежавших из плена питерских студентах медленно и логично раскручивалась по цепям связей структур, обеспечивающих безопасность и порядок на данной территории – поднимаясь всё выше и выше, проверяясь, обрастая вторичными связями, пересекаясь с воплями второй месяц рыскающих по югу России штабистов той же «Спарты», и так далее. Но теперь всё было несколько иначе.

В четыре часа дня 16 сентября в Волгограде произошёл теракт, весьма напоминавший по организации произведённый там же парой лет раньше, а по исполнению – произведённый в Каспийске во время парада в честь 9 мая. Колонна возвращающаяся со строевых занятий курсантов КВВАУЛ[23] послужила целью для взорванной кем-то управляемой мины. Но если в прошлый раз мина была самодельная, то теперь ей оказалась штатная МОН-200 российского производства. Потери были большими, помимо курсантов оказалось убито или ранено немало случайных прохожих.

Через несколько часов Президент Российской Федерации выступил с обращением, переданным по всем каналам телевизионного вещания – и тем каналам радио, для редакций которых произошедшее оказалось более важным, чем трансляция музыки по заявкам слушателей. В обращении были произнесены привычные уже многим слова о том, что злодеяние не останется безнаказанным, и все замешанные в преступлении понесут заслуженную и тяжёлую кару. Ещё через считанные часы закрытая до того информация о существовании некоего подполковника российской армии, контактирующего с чеченскими сепаратистами, влилась в русло расследования, проводимого военной контрразведкой по горячим следам и на максимальных оборотах. И тут же на контрразведку, а также на занимающийся разработкой предателя «на месте» группу офицерского подразделения ГРУ, то есть Главного Разведывательного Управления, начали давить. В данный момент группа этого подразделения, по месту дислокации в Подмосковье получившего известное ограниченному числу людей прозвище соответсвующее названию мирного цветочка, действовала под легендой «Летучего Отряда» Центра Специального Назначения ФСБ – конторы тоже весьма серьёзной, не вызывающий сомнений в своих полномочиях, а главное – регулярно работающей в этих краях по довольно сходным задачам и с высокой эффективностью. Обеспеченная в своё время всеми необходимыми деталями, легенда была настолько давно и чётко проработана, что существовала теперь сама по себе, в какой-то мере защищая спецгруппу и отводя от неё внимание тех, кто никогда не видел этих людей в лицо.

К ночи того же 16 числа было сформулировано и доведено до нужных инстанций указание о форсировании идентификации тем самым «цветочком» предателя, который, как предполагалось, был прямо замешан в получении диверсантами (которых в СМИ все еще продолжали называть «террористами») мины, её транспортировке и, возможно, обеспечении инфильтрации диверсантов. МОН-200 была миной громоздкой, тяжёлой, не экспортируемой за рубеж, непопулярной в войсках, и не использовалась российской армией почти нигде, кроме собственно территории Чечни – где она тоже, впрочем, была редкостью. То, что диверсантам удалось такую достать и умело применить, было очень опасным признаком. Чрезвычайно важным стало и то, что было совершенно неизвестно, где следует ждать очередного удара, какими силами и средствами располагает явно хорошо подготовленная группа боевиков и что она намеревается делать дальше.

Количество «мирных» чеченцев в Волгограде и области за последние годы резко возросло,