Город на Стиксе - Наталья Земскова

К моему изумлению, это была не какая-нибудь многотиражка или предвыборная однодневка, а выдерживающий санитарную норму «Вечерний вестник», где подвалом стояла статья «На берегах Стикса», подписанная Меленти-ем Скарабеевым.

— Если уж по правде-то, Елизавета Федоровна, — зашептал мне Мелентий Петрович, нагнувшись и понизив голос, — не в инженерных ошибках тут дело! — Почесав затылок, он отвернулся, раздумывая, можно ли мне доверять такую важную информацию, и, видимо, решив, что можно, тихо прошептал: — Да-с, в мистике-с! Мстит он, Стикс, за такое к себе отношение. И не только к себе. И не только!

— Но позвольте, — опять зачем-то спросила я, — это что, официальное название — Стикс?

— Да куда уж официальнее, милая! Возьмите любой справочник, прочтите. Изначально, правда, у него было другое название — Акулька, но в одна тысяча семьсот восемьдесят четвертом году образованное городское общество обратилось в Думу с прошением о переименовании этой речки, которое и было принято. Есть, правда, «императорская» версия: Акульку, мол, в Стикс превратил Александр Первый во время своего визита. Но подумайте сами, на кой царю наши проблемы? Да еще какая-то Акулька!

В словах Мелентия Петровича засквозила очевидная городская легенда, вдруг поманившая своей интригой, но в моей голове ворочались тонны непереплавленной руды будущей книги мага, которая тянула совсем в другую сторону. Отработаем тему Коли Барашкова по минимуму, обойдемся официальной версией — и довольно.

— Мне пора, я пойду, до свидания, — вернула я газету Скарабееву и спрятала блокнот в сумку. Но Мелентию Петровичу было явно жаль терять собеседника. Смешно припрыгивая в своей легкой китайской обувке, он зашагал рядом, объяснив, что свободен и готов проводить. Дружно ругая городские власти, мы дошли до трамвайной остановки, которая ни с того, ни с сего оказалась вдруг перекрыта — трамваи стояли, как вкопанные, — и мне ничего не оставалось, как продолжать вынужденный марш. Конечно, это был сигнал поддержки Скарабееву, который тут же сориентировался:

— А хотите, пройдемся вдоль Стикса, до устья? Вам все равно в Разгуляй, и так даже короче. — Он прочитал в моих глазах сомнение и поспешил успокоить: — Вы не бойтесь, меня здесь все знают. Паспорт вон, посмотрите, с пропиской… В ВООПИКе состою сорок лет.

Членство в ВООПИКе — Всероссийском обществе охраны памятников искусства и культуры — решило дело. «Отчего не пройтись, — подумала я, — а в Разгуляе сяду на троллейбус».

Мелентий Петрович предложил идти напрямки, сквозь дворы, и минут через двадцать мы уже подходили к Егоши-хинскому некрополю, который обогнули козьими тропами, прошли по узкому мостику и оказались у небольшой канавки, поросшей камышом и редкими кувшинками. Здесь порхали блестяще-синие стрекозы, мягко шелестела осока, заросли ивняка давали рваную тень, куда радостно сочилось последнее летнее солнце, образуя беспечное импрессионистское полотно, от которого захватывало дух.

— Вот он, Стикс, на свободе! — торжествепнно возгласил мой сталкер. — Как ему и положено, отделяет город живых от царства мертвых, — и, подав мне руку, помог мне перейти в это самое царство.

Ничего «кладбищенского» здесь, впрочем, не было. Зеленая зона, вековые березы, чудом сохранившиеся внушительным оазисом в сердце мегаполиса, радовали глаз, настраивая на пасторальный, идиллический лад. Само Егошихинское кладбище-мемориал, где давно уже не хоронили, пряталось чуть поодаль, возле Успенского собора, на небольшом пятачке в глубине рощи. Подступающие к нему лужайки и перелески еще хранили прелесть неокультуренной зеленой зоны, несли аромат первозданно-сти-подлинности, милой естественной простоты.

— Славная речушка, Акулька и есть. Зачем же ее, безобидную, так мрачно переназвали? — спросила я у Ме-лентия, который спустился к Стиксу и влюбленно следил за его неспешным струением.

— Славная-то славная, но есть мнение, что эта безобидная речушка играет ключевую роль во всех городских катаклизмах.

— И какую же?

— Вот бы знать! Старые люди говорили, что прежде чем строиться, горожане просили помощи у Стикса. Архитекторы — те, дореволюционные, — и думать не могли, чтобы свои строения поставить поперек его течения. И Город зачинался тут, близ Стикса. Целый век только это и было — медеплавильный завод, заводская контора да поселение. Целый век копить силы, чтобы после дать рост… Если так интересно, то я расскажу вам про Стикс-то. Лет десять назад попалась мне одна брошюра, там профессор Синеглазов — он жил у нас в войну в эвакуации, а после, как ни странно, и остался, похоронен здесь, в третьем квартале, — так вот, он высказал предположение, что каждый город живет и развивается не просто так, как Бог на душу положит, или люди решили, а имеет свою собственную схему развития, вполне материальную субстанцию. Ну, слово нынче модное, забыл. Да как же?

— Матрица?

— Во! Точно, матрица. И в этой матрице запрограммировано все — пожары, эпидемии, строительство, промышленность, культурное развитие, все-все.

— Не может быть! Культурное развитие?!.

— А почему вас это удивляет? Не будем влезать в дебри, но я абсолютно уверен, что, например, эвакуация в Город во время войны Кировского театра оперы и балета — дело рук этой самой матрицы. Понадобилась хореографическая школа. Театр существовал давным-давно, а школы не было. Театр без школы долго не протянет…

— Ну, тогда уж и в аресте Екатерины Гейденрейх виновата она, ваша матрица! — перебила со смехом я Скара-беева. — Не арестуй НКВД знаменитую балерину Кировского театра, не отправь ее, бедную, из Ленинграда сюда в лагерь, после лагеря — в ссылку, как бы она возглавила Городское хореографическое училище?

— Да, совершенно верно, — серьезно кивнул мне Ме-лентий. — И Гейденрейх, и Сахарова потом тоже. Чем же еще объяснить то, что коренная москвичка, у которой там вся родня, вдруг бросает Большой театр ради нашей провинциальной сцены? Бросает, между прочим, навсегда.

— Сахаровой в Большом танцевать не давали, — проговорила я, пораженная осведомленностью своего собеседника, — как, впрочем, многим отличным балеринам не дают до сих пор. Небольшое удовольствие числиться в труппе, а танцевать раз в сезон.

Мелентий замахал руками:

— И что с того? Потанцевала б да уехала, вот новости! Но нет, она же тут осела, учить стала, семью завела. А почему? Ответ простой: проект «Балет» нуждался именно в Сахаровой. Матрица ее не отпустила, да и все тут.

Стоп! — вдруг кольнуло меня. Это «не отпускает», «держит» я и сама ощущаю все время. Но одно дело чувствовать, и другое — получить косвенное тому подтверждение.

— Ведь что такое всякий город? — не обращая на меня внимания, бубнил себе под нос Скарабеев. — Это организм. И Синеглазов говорит: подобный человеческому.

И как человеческой жизнью командует подсознание, которое, как утверждают, запускает разные программы, так жизнью города управляет эта самая матрица. И я уверен: матрица впрямую связана со Стиксом. Потому что вода есть носитель чего? Информации, деточка, правильно.