Мизери - Стивен Кинг

— Вот так и я называю то место. Мое Место для Смеха.Помните, я вам говорила, что возвращалась из Сайдвиндера, когда нашла вас?

Он кивнул.

— Так вот, это не правда. Я соврала, так как тогда еще плоховас знала. На самом деле я возвращалась из моего Места для Смеха. У меня тамтабличка на двери есть. МЕСТО ДЛЯ СМЕХА. Иногда я там вправду смеюсь. Но какправило, плачу.

— Энни, вы уезжаете надолго?

Она уже медленно плыла к двери:

— Не могу сказать. Я принесла вам капсулы. Так что с вамивсе будет в порядке. Принимайте по две каждые шесть часов. Или по шесть каждыечетыре часа. Или примите сразу все.

Но что же я буду есть? — хотел спросить он, но удержался.Ему не хотелось опять привлекать к себе ее внимание, совершенно не хотелось.Ему хотелось, чтобы она ушла. Он ощущал ее присутствие как присутствие ангеласмерти. Еще долго он неподвижно лежал в кровати, прислушиваясь к ее шагам —наверху, потом на лестнице, потом в кухне; все это время он ждал, что онавот-вот передумает и вернется к нему с ружьем. Он не успокоился даже когдауслышал, как хлопнула входная дверь и в замке повернулся ключ, а затем оназашлепала к машине. Она вполне могла держать ружье в «чероки».

Заурчал мотор «старушки Бесси». Чувствовалось, что Эннизавела его рывком. Фары зажглись и осветили серебристую пелену дождя. Светлоепятно двинулось вперед по подъездной дороге, свернуло, мигнуло и скрылось. Энниуехала, но на этот раз не в сторону Сайдвиндера, а вверх по шоссе.

— Уехала в Место для Смеха, — прохрипел Пол и сам засмеялся.У нее есть Место для Смеха, и у него тоже. Она уехала в свое Место для Смеха, аон остался в своем. Дикий приступ веселья, однако, прошел без следа, когда онкинул взгляд на трупик крысы в углу комнаты.

Ему пришла в голову неожиданная мысль.

— А кто сказал, что она не оставила мне еды? — спросил онпустое пространство и рассмеялся еще громче. Пустой дом — Место для Смеха ПолаШелдона — казался ему обитой войлоком палатой психа.

16

Два часа спустя Пол снова открыл замок спальни и во второйраз протиснулся в кресле в чересчур узкий дверной проем. Он надеялся, что вовторой и в последний раз. На коленях у него лежала пара сложенных одеял. Всеприпрятанные капсулы новрила находились теперь в пакете, засунутом под белье.Он намеревался выбраться из дома, невзирая на дождь; вероятно, ему представилсяпоследний шанс, и он собирался им воспользоваться. Дорога на Сайдвиндер идетпод гору, асфальт мокрый, скользкий, темно хоть глаз выколи; и все же онпопытается. Жил он не как герой и не как святой, но ему не хотелось умирать,ощущая себя как экзотическая птица в зоопарке.

Ему смутно вспомнилось, как однажды вечером он пил виски вВиллидже[28] (если когда-нибудь он еще раз окажется в Виллидже живым, тоопустится на то, что останется от его колен, и запечатлеет поцелуй на грязномтротуаре Кристофер-стрит) в «Голове льва» с одним угрюмым драматургом пофамилии Бернштейн. Разговор у них зашел о евреях, проживших в Германиинесколько суровых лет перед тем, как силы вермахта вторглись в Польшу изакрутились серьезные дела. Пол вспомнил, как говорил Бернштейну, чьи дед итетка стали жертвами геноцида, что не понимает, почему евреи остались вГермании — черт возьми, вообще в Европе, но особенно в Германии — и не уехали,пока еще не было поздно. Они, вообще-то говоря, были неглупыми людьми, многиеиз них когда-то на своем опыте узнали, что такое антисемитизм. Несомненно, онивидели, к чему идет. Так почему же они остались?

Ответ Бернштейна потряс его легкомыслием, жестокой насмешкойи неуместностью: У многих в доме было пианино. Мы, евреи, питаем слабость кпианино. А когда у человека есть пианино, ему труднее думать об отъезде.

Теперь-то он понял. Да. Сначала — переломанные ноги иперебитый крестец. А потом, с Божьей помощью, пошла работа над книгой. Как ни безумноэто звучит, но он даже получал от нее наслаждение. Легко — очень легко — можносписать его пассивность на переломы, наркотический дурман, но главной причинойбыла книга. Она — и еще монотонная череда дней, медленное, постепенноевыздоровление. Вот эти обстоятельства — но прежде всего проклятая глупая книга— и были его пианино. Что она предпримет, если вернется из своего Места дляСмеха и обнаружит, что его нет? Сожжет рукопись?

— Мне чихать, — ответил он вслух, и это было почти правдой.Если он будет жить, то сможет написать другую книгу — или даже, при желании,воссоздать эту. Но мертвец написать книгу не может, как не может купить новоепианино.

Он въехал в гостиную. В прошлый раз здесь было чисто, атеперь на всех более или менее подходящих поверхностях громоздились грязныетарелки. Пол подумал, что здесь, должно быть, скопились все тарелки, имеющиесяв доме. По всей видимости, в состоянии депрессии Энни не только пускала себекровь и давала пощечины. Похоже, ей также было свойственно объедаться и неубирать за собой. Ему смутно вспомнилось, как он лежал посреди черного облака,а в глотку ему врывалось вонючее дыхание: он почувствовал спазм в желудке. Намногих тарелках лежали остатки сладостей. На дне мисок и суповых тарелокзасохло или засыхало мороженое. Повсюду крошки пирожных, остатки пирога. Нателевизоре застыл холмик желе, покрытый потрескавшимся слоем крема. Рядом —двухлитровая бутылка пепси и соусник. Бутыль казалась огромной, как коническаяголовка ракеты «Титан-2». Тусклая и измазанная жиром, почти непрозрачная. Полсообразил, что Энни пила прямо из бутылки и ее пальцы при этом были измазанымороженым. За весь день он ни разу не слышал звяканья столовых приборов,поэтому не удивился, что их в комнате не было. Блюдца, миски, тарелки, но ниединой ложки или вилки. На диване и на коврике он заметил грязные пятна —опять-таки большей частью от мороженого.

Так вот чем был заляпан халат. Ее едой. И вот чем от нееразило. Он вспомнил, как она показалась ему пильтдаунским человеком. Он представилсебе, как она сидит здесь и запихивает руками в рот мороженое или заливногоцыпленка и запивает пепси, просто ест и пьет в глубокой прострации.

Пингвин, сидящий на ледяной глыбе, был на месте, номножество других керамических безделушек она пошвыряла в угол, и теперь тамлежала груда острых осколков.

Перед глазами у Пола стояла картина: Энни, слизывающаякрысиную кровь с пальцев. Красные полосы от ее пальцев на простыне. Она лизалакрысиную кровь так же машинально, как поедала мороженое, желе и глазированныепирожные. Жуткие картины, но они послужили ему прекрасным стимулом не тянутьвремя.

Ваза с сухими цветами на кофейном столике опрокинулась; подстоликом валялось блюдо с засохшим заварным кремом и большая книга с надписьюна обложке: ПУТЬ ПАМЯТИ. Энни, не стоит ходить Путем Памяти, когда ты в депрессии;впрочем, думаю, ты знаешь это по сегодняшнему опыту.