Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю» - Майкл Бут

Наиболее халатно Норвегия отнеслась к своим производственным мощностям. Она деиндустриализировалась быстрее, чем большинство ее торговых партнеров. Сегодня лишь 10 процентов ВВП создается в промышленности, тогда как в Швеции это 20 процентов. Нефть и газ составляют более половины стоимости норвежского экспорта, оставшуюся часть почти целиком делят между собой рыба и вооружение. Наверное, поэтому вам давно не попадалось в продаже что-нибудь с этикеткой «Сделано в Норвегии».

Страна занимает лишь пятнадцатое место в мировом рейтинге конкурентоспособности, уступая трем остальным главным скандинавским странам. Но наибольшую озабоченность (причем даже у такого экономически безграмотного человека, как я) вызывает показатель доли расходов ВВП на научные исследования и разработки – ключевой индикатор экономического будущего страны. Норвегия инвестирует в них сравнительно мало – 1,71 процента ВВП против 3,42 в Швеции. При этом почти половина инвестиций приходится на государство (в Швеции – чуть больше четверти).

Треть трудоспособного населения не работает, и это, пожалуй, самый удручающий момент в структуре норвежского общества. Примерно миллион человек из незанятой части населения – государственные пенсионеры. Еще 340 тысяч живут на государственные пособия по инвалидности, безработице или болезни – по отношению к общей численности населения это самый высокий показатель в Европе. Не менее тревожная картина складывается и в образовании. Оценки норвежских детей по базовым школьным предметам ниже средних показателей по Европе, и в течение последнего десятилетия ситуация ухудшается. С поразительным отсутствием самоиронии норвежские СМИ часто жалуются, что «предел желаний нынешней молодежи – стать медийным персонажем».

ОЭСР предупреждает, что главной проблемой Норвегии со временем станет незаинтересованность населения в работе, учебе и инновационной деятельности. Сегодня иностранцы занимают почти 10 процентов рабочих мест в стране. В основном это работа, на которую ни за что не согласятся сами норвежцы – очистка бананов, потрошение рыбы, мытье полов в больнице и т. п. (почти половина уборщиков в стране – иностранцы). Недавно The New York Times опубликовала интервью с экономистом норвежского Handelsbanken Кнутом Антоном Морком, который, в частности, сказал: «Это программа «нефть в обмен на удовольствия»[64] … Мы почиваем на лаврах. Люди строят все больше дач. Наши отпуска дольше, чем в большинстве стран, у нас необычайно щедрые социальные льготы и пособия по болезни. В один прекрасный день этот сладкий сон закончится».

Многие норвежцы уже призывают тратить из фонда благосостояния больше, чем 4 процента ежегодно. Этого же все активнее требует Партия прогресса. «Почему у нас самые высокие цены на бензин в мире? Почему наши больницы не самые лучшие? Почему почту приносят в 9 утра, а не в 8? – вопрошают они и заканчивают риторическим вопросом на повышенных тонах: – Как все это возможно в богатейшей стране мира?»

«Богатство меняет людей, это не обсуждается. Но как меняет людей нефтяное богатство – важнейший вопрос нашего времени», – пишет автор в заключительной части «Нефтемании».

Я встретил Сетре в Нью-Йорке, куда он переехал, и спросил, как была принята его книга, опубликованная в 2009 году.

«Я рассчитывал, что эта тема будет крайне интересна норвежцам, – сказал он. – Но оказалось, что она больше интересует шведов. Проблемы, к которым я постарался привлечь внимание, были проигнорированы. Особый скепсис проявили люди старшего поколения и жители нефтедобывающих регионов. Когда я выступал с презентацией своей книги, кто-нибудь обязательно вставал и заявлял, что нефть для Норвегии – подарок судьбы. Мне часто говорили, что я избалован и не ценю богатство, которое дает моей стране нефть. А я отвечал: книга не о том, что из-за нефти в Норвегии все стало плохо, а о том, как изменилась Норвегия».

Сетре вовсе не хотел показать будущее своей родины в мрачном свете. В Норвегии все более чем замечательно, а опасения по поводу того, что нефть кончится, отложены на еще более долгий срок. Однако в конце концов ее запасы иссякнут, и экономика, в которой 52 процента ВВП дает госсектор, станет нежизнеспособной. «Норвежцам придется адаптироваться к новой ситуации. Вероятно, система социального обеспечения будет свернута, и людям придется обходиться меньшим объемом государственных услуг. Другой вопрос, что делать бизнес-сообществу и как создавать рабочие места в новых условиях, ведь вся норвежская экономика завязана на нефти. Если эти вопросы будут решаться неправильно, то Норвегию могут ждать трудные времена, чреватые политическими беспорядками. Я считаю, что наши государственные и гражданские институты достаточно сильны, чтобы справиться с этим. Но сейчас Норвегия переживает лучшие времена своей истории, мы накопили несметные богатства, и за этим последует закат».

Сетре также предупреждает о мощном влиянии норвежского нефтяного лобби с его контрпропагандой климатических изменений и попытками оправдать сотрудничество с сомнительными режимами в Анголе, Казахстане и Алжире. Он утверждает, что нефтяная промышленность контролирует внешнюю политику страны, «направляя ее к изоляции и асоциальности».

Норвегия уже дистанцировалась от Европы и становится все более протекционистской. Тревогу вызывает растущее воздействие Statoil на жизнь в стране. Предоставляя огромные гранты молодым художникам и музыкантам, компания стала доминирующим элементом культурной жизни. При этом получатель гранта обязуется не критиковать компанию.

Цензура в области культуры – не самое серьезное обвинение в адрес Statoil. В «Гринпис» считают, что компания разрушила свою экологическую репутацию, приобретя скандальное месторождение сланцевой нефти в Канаде. Сланцевая нефть загрязняет окружающую среду сильнее, чем натуральная, как при добыче, так и при использовании. Несмотря на то что Statoil взяла на себя обязательство не ухудшать экологическую обстановку в районе месторождения, в «Гринпис» уверены, что работы «создадут парниковый эффект и нанесут ущерб природе». Statoil вовсю трубит о корпоративной ответственности перед обществом, однако несколько лет назад компанию обвинили в выплатах иранским чиновникам. Журнал Business Week назвал это разоблачение «самым скандальным случаем взяточничества и коммерческого подкупа в истории Норвегии». На самом деле подобная этика мало отличается от поведения других нефтяных компаний.

В разговоре с главой норвежского нефтяного фонда Ингве Слингстадом я затронул этические проблемы. Он сказал, что фонд не инвестирует в табачную промышленность и следует рекомендациям ООН в отношении инвестиций в оборонно-промышленный комплекс. По его словам, фонд старается воздействовать на корпоративную политику изнутри.

«Невозможно найти для инвестиции восемь тысяч компаний без единой проблемы. И что нам остается? Умыть руки со словами: «Это меня не касается»? Или сказать: «Мы можем здесь кое-что улучшить. Наша задача – найти способы сделать это»?» – сказал Слингстад.