Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю» - Майкл Бут

Подобные дружеские подначки предназначаются только ближайшим соседям. Отношение норвежцев к прибывающим из дальних краев остается неоднозначным, как, например, в отношении двух сотен румынских цыган, прибывших в Осло в канун завершения процесса над Брейвиком. Они встали табором у церкви Sofienberg в центре Осло, чем вызвали бурное возмущение местных политиков и СМИ. Некоторые норвежские интернет-сайты называли цыган «крысами» и «нелюдью». В интервью телеканалу TV2 один политический деятель говорил: «Этим людям нечего здесь делать, их нужно вышвырнуть и из этой церкви, и из Норвегии вообще. Мы не можем превратить Норвегию и Осло во всемирный пункт раздачи гуманитарной помощи». На момент написания этих строк мэр города пытается добиться разрешения выдворить цыган силой, а кое-кто всерьез говорит о необходимости закрыть границу.

Тогдашний премьер-министр Йенс Столтенберг призывал, как обычно, к сдержанности: «Одним из уроков 22 июля для нас стало то, как важно не судить и не навешивать ярлыки, исходя из принадлежности людей к какой-либо группе. Такие слова и выражения могут вести лишь к разжиганию ненависти и конфликтов».

Остается лишь надеяться, что подобные чувства в конечном итоге возобладают на холодном Севере. Норвежцам не помешает чуть больше открытости и душевной щедрости. Ведь несмотря на драматические события последнего времени, у них есть очень многое, за что можно благодарить судьбу. Подобно датчанам, они обладают единством, равенством, социальной однородностью и высоким уровнем жизни, а 22/7, помимо всего прочего, сплотило общество.

Как сказал мне Эриксен: «После 22/7 возникло ощущение, что мы, черт возьми, одна семья. Нас так немного. Премьер-министр, мэр Осло, кронпринц, все эти известные люди не где-то там, наверху – они наши и живут среди нас. Король разговаривал с нами, как осиротевший дядюшка, премьер обращался к нам по-соседски и даже кронпринц производил впечатление человека нашего круга. Различия между верхушкой общества и его основанием так малы, что все друг друга знают. Известно, что если жить в таком-то районе и поехать зимой за город покататься на лыжах, то можно встретить премьер-министра. Как и очень многие, я шапочно с ним знаком и мы здороваемся. Шансы норвежца на то, что он знаком с премьер-министром или с кем-то, кто знаком с премьер-министром, в два раза выше, чем у шведа, потому что в Швеции живет в два раза больше народа. Или в восемь раз выше, чем у испанца. Кажется, что все мы – родственники из одной большой семьи. Уровень взаимного доверия очень высок. В заграничных поездках норвежцу не хватает возможности сесть в трамвай и спокойно задремать, ни о чем не беспокоясь, – этого ощущения полной безопасности».

Чувство дремотной безмятежности, мира, стабильности и покоя, защищенности и полноты жизни характерно для жителей Северной Европы и во многом определяет их понимание счастья. Но защищенность, функциональность, консенсус, умеренность, социальная сплоченность – не альфа и омега общества, это скорее основание пирамиды потребностей. Я не первый, кто заметил, что Скандинавии не хватает некоторых вещей, которые находятся ближе к вершине этой пирамиды. Это страсть и блеск, яркость и joie de vivre[67] жителей юга. Где в Скандинавии эмоции и драйв, конфликт и риск, ощущение жизни на грани?

Сейчас я вам расскажу где!

Спросите любого журналиста, какая ситуация в его работе самая ужасная. Вам наверняка скажут, что нет ничего хуже, чем взять интересное интервью у знаменитости и, вернувшись домой, обнаружить, что диктофон ничего не записал. Именно это случилось со мной, когда я брал интервью у самого известного на свете персонажа.

В столицу Лапландии – город Рованиеми, расположенный в Финляндии у полярного круга, – мы приехали вместе с моим десятилетним сыном. Это было в июле, в разгар белых ночей, когда солнце светит двадцать четыре часа в сутки. Час ночи выглядит точно так же, как час дня, и это совершенно выбивает человека из колеи. Кроме того, в Финляндии стояла редкая для этих мест жара.

Яркий солнечный свет и тяжелый зной никак не сочетались с местом, куда мы отправились в тот вечер. Нашей целью была деревня Санта-Клауса, «Официальная резиденция Деда Мороза», расположенная в хвойном лесу в 20 километрах от города. Толпу перед входом развлекали рождественскими песенками и видео оленей, резвящихся в снегу. Мы в своих майках и шортах изо всех сил пытались проникнуться новогодним настроением.

Эта деревня – на самом деле что-то вроде загородного торгового центра. Обслуживающий персонал состоит из эльфов, которые просто из кожи вон лезут, стараясь порадовать посетителей. Один из них показывал нам почтовый офис Санта-Клауса, чуть ли не подпрыгивая от восторга и энтузиазма. Единственное мимолетное замешательство у этого олицетворения бодрости и задора вызвал каверзный вопрос моего сына. Тот спросил, почему здесь нет отдельного почтового ящика для писем от датских детишек. Дело в том, что датчане считают местом жительства Санты Гренландию, но эльф не мог в этом признаться, поэтому принялся усердно искать пропавший почтовый ящик для датчан (которого, разумеется, не было).

Кто-то может расценить поездку к Санта-Клаусу в разгар июля как жестокое обращение с ребенком, но моему сыну, судя по всему, понравилось. Когда нас наконец привели к Санте, восседающему на троне, я увидел на лице своего старшенького искреннее радостное изумление. Тут даже мой собственный скептицизм по поводу загородных торговых центров почти рассеялся.

Санта благосклонно выслушал мои исключительно оригинальные вопросы («Что бы вы хотели получить в качестве рождественского подарка?», «А чем вы занимаетесь остальные 364 дня в году?» и все в таком духе). Он блестяще ответил на них с почти незаметным финским акцентом («Отличное здоровье и образование для детей всего мира», «Это круглогодичная работа!»), издавая положенное «хо-хо-хо» в конце каждой фразы. Перед уходом нам предложили высказать свои желания. Сын попросил мира во всем мире. Я попросил себе «Мазерати». Все прошло лучше некуда.

Но когда в гостиничном номере я нажал клавишу «воспроизведение» своего ультрасовременного цифрового диктофона Marantz, он нагло ответил сообщением: «Ошибка». Яростно поколотив по всем кнопкам прибора еще минут десять, я понял, что не добьюсь толку.

В другой ситуации я поступил бы как любой уважающий себя журналист: постарался бы воспроизвести интервью по памяти, а остальное выдумал бы. Но я готовил передачу для радио, так что этот вариант не проходил. Надо было делать второй дубль.

Мы отправились обратно к деревянной избушке. Санта показал себя настоящим профессионалом. Буквально за час он выкроил для нас время в своем графике, сделал вид, что встречается с нами впервые, и отвечал на мои вопросы так, будто никогда в жизни не слышал ничего более оригинального.

Это был не первый и не последний случай, когда я смог убедиться в легендарной финской надежности. Мало того, пока я пытался привести в чувство свой диктофон, сопровождавшая нас замечательная женщина из PR-службы Рованиеми позвонила на финское радио. Оттуда пообещали в течение часа прислать новый прибор. Напоминаю, что дело происходило за полярным кругом.