Природа зверя - Луиз Пенни

– И вы хотите отомстить? – спросил профессор.

Гамаш слегка наклонил голову:

– Надеюсь, что нет.

Теперь пришла очередь Розенблатта наклонять голову.

– Но вы не уверены.

– Вы нашли что-нибудь интересное в этих бумагах? – спросил Гамаш севшим голосом.

Розенблатт мельком посмотрел на него, потом опустил взгляд на бумаги:

– Жаль, много вымарано, но я не думаю, что здесь есть какие-то откровения.

– Откровения?

– После смерти Булла прошло много лет, и часть информации о его работе так или иначе всплыла, – сказал Розенблатт. – Вы и сами, зная ключевые слова, наверняка что-то откопали. Но есть вещи, которые известны только людям, работающим в этой области. Или же тем, кто догадался. – Розенблатт сделал короткую паузу. – Выстроил теорию.

– И что это за область?

Розенблатт с опозданием понял, что интуиция его не обманула. Он имел дело с опасным человеком, который вывел его на опасную территорию.

Мощный мозг профессора лихорадочно заработал, неизменно возвращаясь в одну точку.

Он может солгать, но это рано или поздно всплывет наружу.

– Область конструирования оружия, – сказал профессор Розенблатт и подметил, что Гамаш ничуть не удивился.

– Так оно и должно быть, верно? – сказал Гамаш, проявляя не меньшую откровенность, чем его собеседник. – Ведь иначе вы бы здесь не оказались, да?

Они разглядывали друг друга. Не бросали вызов, не угрожали друг другу. Не вели борьбу за первенство. Напротив.

Они признавали друг друга.

Видели в собеседнике специалиста, лучшего в своей области. А эта область была изрыта ямами, поросла сорняками, усеяна минами. Преодолеть все препятствия невозможно без мудрой осторожности и некоторого коварства. И не получив при этом шрамов.

– О чем вы меня спрашиваете, месье?

– Я спрашиваю, работали ли вы с Джеральдом Буллом.

Глаза его собеседника вспыхнули, в них читалось желание прервать визуальный контакт. Но профессор выдержал. Он коротко кивнул:

– Я уже говорил вашему молодому коллеге инспектору Бовуару, что мы с Буллом в одно и то же время работали в Университете Макгилла, но, боюсь, я был не до конца честен. Мы сотрудничали с профессором Буллом. Числились на разных кафедрах, но работали над одними проектами. Впрочем, по-настоящему никто с Джеральдом Буллом сотрудничать не мог. Начиналось, может, и неплохо, но вскоре вы понимали, что на самом деле работаете на него.

– И вы работали на него, когда у него родились планы создания суперпушки?

– Нет, я ушел, когда узнал, что он пользуется посредничеством Советов для продажи своего оружия. Он был не очень умен.

– Вы поэтому ушли? Испугались, что поймают?

– Нет. Я чувствовал, что это неправильно. Одно дело – конструировать оружие для своей страны, и совсем другое – продавать его тому, кто больше заплатит. Джеральд Булл был продавцом до мозга костей. Совершенно без совести.

– Почему вы сказали, что он был не очень умен? – спросил Гамаш.

– Он сделал несколько глупых шагов. Например, обхаживал Советы. У него было преувеличенное самомнение, которое говорило ему, что он умнее других людей.

– Самомнение его обмануло? – спросил Гамаш.

– Я знаю, это поразительно. Доктор Булл был такой напыщенный. Идеальный характер для человека, который продает пушки, а Булл, как я уже говорил, показал себя продавцом до мозга костей.

– Зачем ему понадобилась гравировка Вавилонской блудницы на пушке? Это что-то вроде визитной карточки? Подписи? Она присутствовала на всех конструкциях Булла?

– Мне об этом не известно. Возможно, гравировка – еще один маркетинговый ход. Что еще могло привлечь такого сумасшедшего деспота, как Саддам, если не символ Апокалипсиса? Да к тому же, ни больше ни меньше, связанного с древним государством, на месте которого находится Ирак. Идеальный ход.

– Но найденная пушка не предназначалась для Саддама, верно? – сказал Гамаш. – Джеральд Булл собирал ее не в Ираке, а в Квебеке. И тем не менее выгравировал на ней Вавилонскую блудницу. Почему?

– Возможно, это подтверждает теорию макета, – задумчиво произнес Розенблатт. – Он собрал пушку, желая продемонстрировать ее иракцам. Тогда все разведки мира интересовались проектом Булла, но никому и в голову не приходило искать пушку здесь. Он мог показать ее иракцам, а заключив контракт, мог разобрать пушку и частями доставить в Багдад.

Гамаш выслушал эту удивительную гипотезу в подробностях. Он не мог не согласиться, что резон в ней был. Квебек как демонстрационный зал. Хотя существовала и другая гипотеза. Противоположная.

– А может быть, она всегда предназначалась для Квебека, – заговорил Гамаш. – Саддам со своими «Скадами» никак не мог добраться до Штатов. Может быть, Саддам никогда и не имел в виду Израиль, или Иран, или любую другую цель в своем регионе. Может быть, Саддам имел в виду Штаты. Американцы считали, что это оружие массового уничтожения находится на Ближнем Востоке, а оно находилось здесь.

«Может быть, может быть, – подумал Гамаш. – Сплошные „может быть“».

Это разочаровывало. Впрочем, Гамаш чувствовал, что они сделали еще один шаг к истине. Может быть.

Гамаш устроился поудобнее и взглянул через стол на своего собеседника, вспоминая кое-что из найденного Рейн-Мари о Джеральде Булле.

– Джеральд Булл получил докторскую степень по физике в очень молодом возрасте. Примечательное достижение. Но, насколько я понимаю, успеваемостью он не отличался.

– Мне об этом ничего не известно. Я не знал его студентом.

– Верно. Но вы знали его в более поздние годы. Он старше вас лет на двадцать?

– Приблизительно.

Розенблатт внимательно посмотрел на Гамаша. Больше он не попадется на эту удочку. Но ему не удавалось отделаться от чувства, что они опять идут по минному полю.

– Отметки у него были средние, – сказал Гамаш, как бы рассуждая про себя. – А вы несколько раз назвали его продавцом до мозга костей. Не выдающимся ученым, а продавцом.

И теперь Майкл Розенблатт действительно оказался посреди минного поля. Там, куда завел его этот спокойный, рассудительный, добрый человек.

Он ждал следующего неизбежного вопроса.

Гамаш наклонился над столом и почти извиняющимся голосом проговорил:

– Хватало ли Джеральду Буллу ума, чтобы создать суперорудие? Или он умел только продавать? Может быть, конструкторскую работу проделал другой гений, о котором нам не известно?

Бабах!

Клара Морроу свернула на подъездную дорожку к дому Лепажей. Длинную, в рытвинах, как и большинство грунтовых дорожек в районе.