Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

— Это так. С тех самых пор, как мой дядя покинул двор, монсеньор обратил свои подозрения на меня. Нынче вечером я ускользнул от его людей, о чем ему, без сомнения, сообщат, но тем не менее они за мной следят.

— И у них… — Я запнулась, судорожно вздохнула. — У них есть причина подозревать вас?

— Я не делаю секрета из своих разногласий с Гизами, — глядя на меня, без колебаний ответил он. Я и позабыла, как часто придворные затрудняются при разговоре смотреть в глаза, и сейчас искренность Колиньи приятно поразила меня, но в то же время привела в замешательство. — Они станут использовать вашего сына ради достижения своих целей. Они уже теперь стремятся ввести во Франции инквизицию, хотя казни невинных погубят доброе имя нашего монарха.

Колиньи говорил именно то, что я желала услышать, будто исполнял свою роль в написанной мною пьесе. Мне хотелось доверять ему, и все же я колебалась, не решаясь перейти к сути дела.

— Многие гугенотские пасторы с надеждой взирают на вас, — прибавил он, почуяв мои сомнения. — Им известно, что вы советовали покойному королю проявлять терпимость в вопросах веры, и они просили меня воззвать к вашему чувству справедливости.

— Им это известно? — опешив, пробормотала я.

— Ничто, происходящее при дворе, не остается тайной. — Колиньи улыбнулся. — И сторонников новой веры там предостаточно. Хотя это ненадолго, если монсеньор добьется своего.

Он застиг меня врасплох. Я вдруг осознала, что по-прежнему почти ничего не знаю ни о вере, которую кардинал столь твердо вознамерился уничтожить, ни о ее приверженцах.

— Лестно слышать. Но теперь, когда мой муж умер, у меня нет никакой власти при дворе. К тому же я католичка. Тем не менее, в отличие от Гизов, я не считаю казни необходимыми.

Колиньи отвернулся. Профиль его был четко виден на фоне подступающей темноты.

— Казни, — проговорил он тихо, — это хаос.

В голосе его прозвучал такой жар, что внезапно я поняла, почему Гизы не спускают глаз с этого человека. Он обладал врожденными качествами истинного вождя, и теперь, с приходом зрелости, эти качества ярко проявились. Подвернись ему подходящая возможность, он стал бы великолепен — и смертельно опасен.

— По всей Франции эдикт кардинала побуждает католиков к грабежам и убийствам. — Колиньи вновь повернулся ко мне. — Пускай мы не исповедуем католическую веру, но все же мы французы. Только вам под силу убедить короля отменить этот эдикт, чтобы мы могли жить и веровать в мире.

Мы…

Вопрос обжигал мне губы. Я должна была задать его — теперь это стало уже неизбежно.

— Синьор, вы защищаете гугенотов, потому что вы тоже гугенот?

— Я перешел в протестантскую веру несколько лет назад, — без промедления ответил Колиньи. — Я не скрывал этого, но и не кричал об этом на каждом углу. — Улыбка его стала шире и этим придала лицу неожиданно лукавое выражение. — Вам следует знать, что я просил о месте в Совете, освободившемся после моего дяди, и получил отказ. Монсеньор и Меченый никогда не допустят, чтобы я сидел за одним с ними столом. При таком положении дел у меня нет иного выхода, как только уехать в Шатильон, к жене и сыну.

Жена… у него есть жена. Жена и сын… семья…

— Простите, — пробормотала я. — Я не знала, что вы женаты.

— Мы с Шарлоттой сыграли свадьбу два года назад. Мы были помолвлены в детстве, но сочетаться браком решили лишь недавно. С возрастом обретаешь умение ценить простые стороны жизни. Семья — ее наиболее простая, но и наиболее драгоценная сторона.

— Понимаю, — сказала я, хотя на самом деле не понимала.

Интересы семьи для меня всегда были превыше всего, однако я никогда не относила ее к простым сторонам жизни — ни как Медичи, ни как мать Валуа.

— Вы любите свою жену?

— О да! Я отложил возвращение к ней, потому что хотел повидаться с вашим величеством.

— Зовите меня Екатериной.

Я встретилась с ним взглядом; глаза его были необыкновенно глубоки, но в то же время совершенно непроницаемы, словно покрытые льдом озера. Он мог оказаться союзником, в котором я нуждалась; с его помощью я могла бы низвергнуть Гизов и вернуть Франциску королевство. Когда-нибудь… но не сейчас. Сейчас я слишком слаба, а он чересчур уязвим.

— Вам надлежит знать, что я уезжаю не по собственной воле, — добавил Колиньи. — И не намерен всегда оставаться в стороне.

— Знаю. — Я улыбнулась ему. — Обещаю сделать все возможное ради отмены эдикта и поскорее ввести вас в Совет. Я уверена, вместе мы сможем добиться многого.

Колиньи взял мою руку и поднес к губам. Его поцелуй был сух и сдержан.

— Если до того времени я вам понадоблюсь, известите меня об этом не мешкая.

Широким шагом Колиньи двинулся прочь по дорожке. Я смотрела вслед, пока он не вошел в рощу, — и ночь поглотила его.

Мой замысел обернулся не так, как ожидалось, но все же впервые после смерти Генриха я ощутила надежду.

В сентябре мой сын и его королева вернулись с ничьей поездки. Вместе с Елизаветой и Клод я ждала во внутреннем дворе, одетая в черное платье, которое отныне стало моими доспехами.

Мне не терпелось увидеть Франциска. Он наверняка остро чувствовал потерю отца; как старшего из детей, Генрих с Дианой часто посещали его. Раньше неусыпный надзор этой женщины мешал мне наладить с сыном более тесные отношения, но теперь у меня появилась такая возможность. В свои пятнадцать он в глазах закона был уже взрослым, однако в душе оставался гораздо моложе. Я буду ему нужна, чтобы придать силы и благополучно провести через опасные мели, на которые загоняют его Гизы.

Мой самообман развеялся в один миг. Франциск появился в паланкине, сопровождаемый Меченым и нашей новой королевой, Марией Стюарт.

— Его величество болен! Дорогу! — рявкнул Меченый и мимо нас повел моего сына, укутанного в меха, во дворец.

Мария, дрожащая от изнеможения и бледная, последовала было за ними, но я успела схватить ее за руку.

— Что случилось?

— Бедный мой Франциск! — задыхаясь, проговорила Мария. — У него началось воспаление в ухе, и он свалился с лихорадкой. — Она выдернула руку. — Я должна быть с ним, мадам.

С этими словами она поспешила прочь, оставив меня стоять во дворе.

Капли дождя шлепали по булыжнику. Елизавета робко взяла меня за руку. Клод смущенно взглянула на меня: будучи женой герцога Лотарингского, она должна была состоять при Марии.

— Ступай, — сказала я ей. — Исполняй свои обязанности. Потом придешь ко мне и расскажешь о самочувствии брата. Понятно?

Клод кивнула и неуклюже побежала за ними, похожая в своем белом бархатном наряде на толстенькую курицу-несушку.

— Пойдем, матушка, — пробормотала Елизавета, — вернемся во дворец. Холодно.