Пароль больше не нужен. Записки нелегала - Олег Северюхин

Одного агента гестапо выявили при покушении на мою жизнь. Во время засады на дороге в ходе вспыхнувшей перестрелки я почувствовал удар в левый бок. Удар меня очень изумил, так как я лежал за пнем, и для обстрела противником были доступны только правое плечо и часть лица. Повернувшись, я увидел, что один из партизан выбивает пистолет из рук другого. Засада скоротечна, три-пять минут. Забрали документы и оружие с дороги, связанного партизана из нашей группы и ушли в расположение отряда.

Объяснение задержанного обычное – случайный выстрел попал в меня. Партизан, связавший агента, рассказал, что, обернувшись посмотреть, почему не стреляет его сосед, увидел, что тот целится из пистолета в меня. Выстрел он не успел предупредить, и поэтому бросился на стрелявшего, так как тот с тыла мог уничтожить всю нашу группу. Раскололи агента только тогда, когда приговорили его к расстрелу. Рассказал он, как его забрасывали, способы связи с работниками гестапо, почему должен убить меня. От него мы узнали, что меня гестапо начало разыскивать с ноября 1941 года.

В другой раз, когда мы с напарником возвращались после встречи со связным, нас подкараулила группа егерей из трех человек. Егеря вообще работали группами, ягдкомандами, то есть охотничьими командами по три-пять человек. Большой стрельбы не было. Из автоматов не стреляли. Один выстрел из снайперской винтовки, и моего напарника не стало. Смертельное ранение в голову, он даже ничего не почувствовал. Меня могли точно также подстрелить. Но я им нужен был живой. Это я понял, когда пулей с меня сбили шапку, прострелили рукав ватника, голенище сапога.

Снайпер не давал пошевелиться, а двое других егерей ползком и перебежками подбирались ко мне, чтобы захватить. Одного егеря я застрелил в упор, когда он поднялся, чтобы броситься на меня. Второго я ранил, когда он делал перебежку от дерева к дереву. После этого снайпер начал бить на поражение. Но и я не стал сидеть на одном месте, а начал перебежками, как егеря, подбираться к снайперу.

Снайперская винтовка и облегчает, и одновременно затрудняет стрельбу. Бегущую зигзагом цель трудно уловить в оптический прицел, это можно сделать только с помощью открытого прицела. Но для этого нужно снимать оптический прицел. Это я понимал, и поэтому не давал снайперу возможности прицелиться по мне. Поняв это, снайпер начал уходить от меня. В лесу с винтовкой не развернешься, не то, что мне с автоматом. Зная, что нас никто не слышит, я окликнул его по-немецки, сказал, чтобы он остановился, так как я должен сказать ему очень важную вещь. Это остановило снайпера, он стоял и ждал, когда я подойду. Когда до егеря оставалось шагов десять, он поднял винтовку и выстрелил в меня. Падая, я успел дать очередь из ППШ и поразил солдата. Убедившись в том, что он мертв, я забрал его оружие, документов с собой они не носили, и пошел искать раненого.

Раненый сидел у того дерева, у которого я его поразил. На его коленях лежал автомат, рядом лежала планшетка, указывающая на то, что он являлся командиром. Я поднял автомат, но раненый не делал попыток защититься оружием, прижимая левую руку к окровавленному боку. Я осторожно подошел к нему. Молодой паренек лет двадцати пяти подал мне мою фотографию и спросил по-немецки, действительно ли являюсь майором абвера, добровольно перешедшим на службу Советской власти.

– Нет, сынок, – ответил я, – жизнь заставила меня сделать этот выбор, так же, как и тебя оказаться здесь в белорусских лесах.

Я попытался помочь раненому, еще не зная, что я буду с ним делать дальше, но он отстранил мою руку, сказав, что ему уже не помочь.

– Господин майор, – сказал он, – если у вас представится возможность, сделайте так, чтобы наши родные узнали, где мы похоронены. Я лейтенант Пауль Визель из Баварии, мой земляк старший ефрейтор Конрад Гиссе, вот он лежит недалеко, снайпер солдат Ханс Эггерт из Саксонии. Я это написал на обороте схемы местности, которая лежит в планшете.

Больше он уже не мог говорить и через несколько минут умер. За что, за интересы Германии?

У меня не было сил хоронить моих соотечественников, которых убил я, так как они не смогли убить меня. Я похоронил только своего напарника. Увешанный оружием, я кое-как добрался до отряда, доложил полученные разведданные и передал планшет со своей фотографией и схемой местности. Все это было занесено в журнал боевых действий и донесено по радио в штаб партизанского движения Белоруссии.

Создание штабов партизанского движения было началом искоренения партизанщины. Для этого в тыл забрасывались спецгруппы органов безопасности, которые собирали под свое начало боеспособное население, окруженцев, формировали отряды по военному принципу, партизанским командирам присваивались воинские звания, обеспечивалось снабжение отрядов по воздуху техникой, вооружением, продовольствием, обмундированием, организовывалось производство оперативно-следственных действий по воинским и военным преступлениям.

Когда партизанщина начала преобразовываться в партизанское движение, я уже был на Большой земле и докладывал о выполнении задания по ремонту одного из первых образцов танка Т-34. Почти два года я отсутствовал у своих, не видел ни жены, ни сына.

Наш отряд вырос в партизанскую бригаду, майор Кобуров получил звание генерал-майора и дал мне очень хорошую характеристику, а также справку для награждения медалью «Партизану Отечественной войны» 1 степени. Ни во время войны, ни после нее я не воспользовался этой справкой для получения медали. Слишком тяжелые воспоминания об этом периоде.

Мои документы нашлись. Капитан и его спутники посчитали меня мертвым, взяли мои документы и еще до рассвета ушли. Зря я на них обижался. Ночь выдалась холодная. Я очень сильно устал и сразу заснул, несмотря на холод. Ночью я так закоченел, что утром мне пришлось кататься по земле, чтобы как-то размять затекшее холодное тело. Немудрено, что меня не могли разбудить, а руки и ноги не двигались, как у мертвого. Мой рассказ о танковом рейде Т-34 сохранился в записи капитана, который, к сожалению, погиб в последующих боях. За эту атаку нас посмертно наградили орденами Отечественной войны первой степени.

Орден этот я получил только в 1945 году, пока ходили бумаги о том, что я живой, потом представление в Президиум Верховного Совета и так до конца войны. Легче живого признать мертвым, чем из мертвых вернуть в состав живых.

В начале 1943 года я был отправлен в отпуск на два месяца для розыска семьи. Перед этим из Центрального штаба партизанского движения мне дали направление в действующую армию, в автобронетанковое управление Красной Армии.

Наш завод эвакуировался на Урал и на базе крупного предприятия «Уралмашзавод» продолжил выпуск Т-тридцатьчетверок. Семьи специалистов жили во временных бараках или на квартирах в заводском поселке. Жена работала в школе, в которую ходил и твой отец. Радости не было конца. Сын все сидел у меня коленях, каждые пять минут брал меня за щеки и спрашивал: «Ты мой отец?», «Тебя зовут Иван?». И так без конца, пока мы его не уложили спать.

О многом мы переговорили с твоей бабушкой в эти дни. Она внимательно меня слушала и постоянно напоминала: