Отражения - Мария Николаевна Покусаева

спущусь вниз и прикажу принести тебе ужин и, скажем, успокаивающее зелье, – в голосе волшебника слышалось ехидство. – Завтрашний день будет еще дольше.

– Это я уже поняла, – отозвалась я и выпалила то, что все еще меня грызло: – Прости меня за утро.

Чародей печально улыбнулся.

– И ты меня прости, – ответил он.

– Я не должна была делать что-то за твоей спиной.

– Я рад, что ты это понимаешь, – голос Кондора звучал глухо. – Но и мне не следовало, скажем, вести себя так, чтобы ты решилась на это. И кричать на тебя тоже на следовало.

Он посмотрел на меня сверху вниз, поджав губы так, будто и правда сожалел.

Мне вдруг почему-то захотелось удержать Кондора, пойти вместе с ним вниз, в столовую для слуг, болтать половину ночи вместо того, чтобы выспаться перед тем, как меня запихнут в красивое платье и представят королю. Вернуть что-то, что осталось в замке в глубине Бергрензе, некую общность, делающую нас похожими.

Равными.

Не как сейчас.

Правда, та общность возникала в минуты опасности, но…

Кондор словно что-то почувствовал или угадал мои мысли. Он снова улыбнулся, все еще устало, и отошел на шаг:

– Если вдруг останутся силы на разговоры, – сказал он. – Встретимся там же, где пару ночей назад. А сейчас, леди Лидделл, я все же оставлю вас. Совместный ужин в вашей комнате, боюсь, это немного не то, что моя семья готова принять и понять.

Он поклонился, приложив руку к груди, и исчез в сумраке коридора, оставив меня одну.

***

Под классную комнату им выделили большой светлый зал с огромными, от пола до потолка, окнами. Это было бы жестоко – смотреть в сад, конечно, приятнее, чем в тетрадь по чистописанию или на карты в учебнике истории, – если бы оконные стекла не были разбиты на десятки мелких ромбов.

Разглядеть что-то снаружи получалось, только если подойти к ним почти вплотную.

Но света было достаточно – холодного зимнего света.

Там, за окнами, раскинулся сад, принадлежащий леди Алексиане, не такой большой, как сады Эривэ. Сейчас его замело.

Каждое утро начиналось с уроков – несколько часов за письменным столом, бок о бок с Кармиль.

Рыжеволосая леди Бронкль уже не казалась напуганной и нервной, по крайней мере, пока в комнате были только она и девочки. При леди Алексиане гувернантка становилась строже и боялась присесть, так и стояла все время рядом со своим столом или с мольбертом – на нем в самом начале занятий появился сумрачный ангрийский пейзаж, вересковые пустоши и серый каменный замок, да так и остался.

Лорд Дамиан приходил редко.

Но если он приходил, казалось, в классную комнату вместе с ним прокрадывалось смятение. Кармиль начинала ерзать и хихикать, леди Бронкль – заикаться, не то от смущения перед молодым лордом, не то от страха.

Амелия же чувствовала себя так, словно на нее все время смотрят – кто-то, чей взгляд не сулил ей ничего хорошего. Она не раз ловила себя на том, что начинала сутулиться, сжиматься, словно хотела спрятаться от чего-то, а потом, когда лорд Дамиан, бросив пару лестных фраз, от которых Кармиль расцветала, как майская роза, уходил, Амелия словно заново училась дышать.

В остальном все было несложно.

Экзамен, устроенный леди Бронкль, казалось, полностью ее удовлетворил.

Он, как она выразилась, показал, что знания юных леди вполне соответствуют их высокому статусу, хотя и требуют некоторой доработки и шлифовки. Системности. Полноты. Леди Бронкль составила для каждой принцессы целый план, по которому им предстояло заниматься, и не щадила своих высокородных учениц, несмотря на сезон балов, словно боялась не успеть подготовить их к чему-то важному.

Они повторяли историю, географию и этикет, упражнялись в сочинении писем разного толка – от деловых до сердечных, читали по ролям пьесы и короткие рассказы, по которым после этого писали эссе, высказывая свой взгляд на прочитанное и доказывая его ценность. Потом, обещала леди Бронкль, когда пройдут балы и отпадет необходимость тратить время на уроки танцев, которые вел господин Рихтер, седоволосый, но ловкий и по-злому наблюдательный, после того, как закончится суета с переездами, они будут читать книги посерьезнее, а еще – учиться живописи, потому что в живописи, увы, их высочества совсем не преуспели.

***

Утром после последнего, двенадцатого бала у Амелии слегка кружилась голова.

Она проснулась сама, удивившись, что никто не разбудил ее, и долго моргала, наблюдая, как за окном спальни медленно падает пушистый снег.

Это утро в сравнении со всеми остальными утрами в Альбе было ленивым. Завтрак принесли в спальню – не понадобилось одеваться и спускаться вниз, в утреннюю столовую, где обычно собиралась все обитатели дома. Никто не торопил, даже горничные, которые после завтрака помогали Амелии облачиться в платье – тонкая шерсть цвета зимней воды и крыльев голубя, серо-синяя, мягкая, будто бы и не шерсть вовсе – не суетились, не роняли шпилек, не вертели Амелию туда-сюда, чтобы быстрее зашнуровать, застегнуть, одернуть ее одежду.

Горничные почему-то даже улыбались, чего за ними никогда не водилось.

Ни леди Алексиана, ни леди Катарина, как оказалось, еще не проснулись.

Амелия просидела в классной комнате одна почти четверть часа, листая сборник поэзии – избранные строки для юных девиц, значилось в его аннотации, предназначенные для ума и сердца, – и разглядывая пейзажи, которые леди Бронкль оставила на своем столе. Вересковые пустоши, серые камни, низкое небо – везде были они, и Амелия подумала, что у леди Бронкль, должно быть, в сердце тоже вересковая пустошь. Она застряла в ней, как похищенное дитя, и не может выбраться, поэтому рисует раз за разом привычный образ, чтобы кто-то со стороны заметил это и понял – и вывел ее, наконец, из этого сумрачного мира в мир людей.

Дверь скрипнула и с легким стуком закрылась.

Амелия вздрогнула и встала прямо, пряча руки за спиной.

Леди Бронкль, казалось, не ожидала увидеть ее здесь. Она застыла, так и не сняв ладонь с дверной ручки, с искренним удивлением на лице. Прекрасные рыжие волосы снова были собраны в низкий пучок, но сегодня одна непокорная прядь выбилась: локон свисал со лба, красиво обрамляя лицо леди Бронкль, и та, кажется, не торопилась его усмирять.

Только заправила за ухо.

И стерла удивление с лица, заменив его привычной уже доброжелательной строгостью.

– Не думала, что застану вас здесь, ваше высочество, – сказала леди Бронкль и присела в изящном реверансе. Амелия ответила ей рассеянным кивком. – В столь ранний час на утро после большого празднества.

– Но