Хроники Дождевых чащоб. Книга 4. Кровь драконов - Робин Хобб

Калсидиец постоянно возвращался к одному и тому же вопросу:

– Разве твой отец дал тебе другое задание? Ведь ты собрался вернуть свою сбежавшую жену обратно? И разве ты не сказал мне, что она улизнула с твоим рабом? Вот именно. Как ты собирался это сделать? Ты должен иметь сведения о том городе и о проклятых драконах!

– Нет. НЕТ!!! Мне ничего неизвестно. Он сказал, что я должен отправиться в Дождевые чащобы, и я послушался. Я не располагаю никакой информацией. Люди, с которыми я стал бы говорить, остались в Трехоге. А может, они гниют в трюме корабля! Спрашивайте у них, а не у меня!

Затем калсидиец отвешивал Гесту такие звонкие пощечины, что во рту у него появлялась кровь. А однажды калсидиец замахнулся и отвесил ему очередную оплеуху, после которой Гест растянулся на полу. Но в принципе дело обошлось без серьезного физического ущерба и травм. Гесту повезло больше, чем пленным торговцам из корабельного трюма. Однако задумываться об этом было бесполезно. Сам Гест пытался смириться. Забравшись в чулан, он старался отключиться от стонов и звуков пыток. А когда ему приказывали убраться в каюте для допросов, он делал только то, что ему велели, и не вмешивался.

Он уверял себя, что, несмотря на лишения, он серьезного ущерба не получил. Всего-то пара ссадин и синяков и чувство голода. Но по-настоящему Гест страдал лишь от глубочайшего унижения: от того, что он влачит рабское существование и беспрекословно подчиняется чужим приказам и прихотям. Он искренне мучился из-за того, что его доброе имя погибло окончательно. Он не сомневался в том, что пленники в трюме его, разумеется, презирают. Кроме того, его любовника зарезали, а он сам превратился в вынужденного соучастника преступления. Он старался не думать об иных – более глубоких – последствиях тех ужасов, которые выпали на его долю. Порой его мысли улетали к отцу и матери: известно ли им о его исчезновении? Предприняли ли они ответные действия? Может, они уже предложили вознаграждение за его обнаружение или отправили голубей, чтобы нанять поисковиков? Или его отец пробурчит, что Гест намеренно прервал связь, захватив с собой в Дикие чащобы приятеля? Гест признался себе, что второй вариант гораздо вероятнее. Он не мог даже мечтать о побеге и возвращении в Удачный. Случившееся будет преследовать его до конца дней – если он не отыщет способа обелить себя.

Гест скрипнул зубами и выжал мокрую рубашку. Утро выдалось холодным и неспокойным. Начинал он свою стирку в горячей воде, но ветер быстро ее выстудил. Он мрачно отметил, что рубашка была из его собственных: калсидиец присвоил ее вместе с большей частью имущества. Он, к примеру, щеголял в плаще, подбитым мехом, и прогуливался по палубе даже в проливной дождь, пока Гест, трясясь от холода, трудился в одной рубашке. Он никогда в жизни никого не ненавидел с такой силой, как этого калсидийца. А еще ему ненавистны были моменты, когда ему приходило в голову, что именно так относился к нему и Седрик, когда он наслаждался властью над юношей. По мере того как корабль приближал Геста к встрече с Седриком, он обнаружил, что его чувства становятся весьма противоречивыми. Когда он ложился спать на дощатом полу чулана, было трудно не вспоминать о том, как этот молодой человек когда-то стремился обеспечить Гесту всяческий комфорт. Он бы бережно размял Гесту ноющие плечи и спину и вскричал от ужаса при виде испорченных рук Геста. Ближе к концу их отношений преданность Седрика уже раздражала Геста не на шутку. Он вспоминал, как преднамеренно подвергал испытаниям его привязанность: отвергал сентиментальные знаки внимания Седрика, превращал нежные заигрывания в грубые совокупления, насмехался над любыми попытками юноши понять, чем вызвано недовольство его возлюбленного. Тогда все казалось ужасно забавным, а предложенный Реддингом способ проверки чувств породил множество занятных ситуаций, которыми он потом развлекал Реддинга, обостряя его соперничество с Седриком. Как они веселились во время первых свиданий! Острый на язык Реддинг искрометно высмеивал доверчивость и наивность Седрика!

Однако, несмотря на заверения Седрика в своей преданности, именно он виноват в нынешней катастрофе. Из-за Седрика Гест теперь полощет чужое тряпье, терпит то, что его жизнь ежедневно подвергается опасности, а его репутация торговца лежит в руинах. В темном трюме ночью, когда у Геста появлялось свободное времени для жалости и размышлений, он порой рисовал себе душещипательные сцены возможного рандеву. Что, если Седрик столкнется со своим другом и благодетелем и увидит его – исхудавшего Геста, покрытого синяками, измученного лишениями и незаслуженным пленом? Но в таком случае поймет ли он, насколько виноват перед Гестом? Осознает ли он чудовищность того, что натворил в своих попытках стать самостоятельным торговцем? Не будет ли он готов рискнуть, чтобы спасти Геста? Или же он эгоистично отвернется и предоставит Геста его судьбе?

Иногда Гест мысленно проигрывал множество вариантов. Седрик помогает ему, вырывает его из лап калсидийца, а Гест великодушно приглашает его обратно в свою жизнь. Иногда он скрежетал зубами, представляя себе, как Седрик радуется тем неприятностям, которые он ему устроил. Но, возможно, сам Седрик давно мертв, став жертвой собственной глупости. И определенно Гесту хотелось бы, чтобы подобная участь постигла Элис!

Порой, когда горечь и одиночество давили на него особенно сильно, он просто надеялся быстро умереть. Он не питал иллюзий относительно того, почему калсидиец оставил его в живых, как и других торговцев из Удачного.

– Ценные заложники являются хорошей страховкой, – заявил он Гесту как-то вечером, когда тот ждал, пока хозяин поест. – Мы понятия не имеем, что будет в Трехоге. За купцов нам могут предоставить свободный проезд. Мы захватили только тех, кто имел несчастье оказаться на борту корабля, а еще тех торговцев, которые согласились помочь нам в приобретении плоти драконов для герцога. А раз они нарушили данное нам обещание, значит, ребята заслуживают того, чтобы отправиться с нами и оказывать нам любые услуги. Если они окажутся бесполезны, их можно предложить за выкуп после нашего возвращения в Калсиду. Курочка по зернышку клюет.

А потом, когда Гест подумал, что его мать наверняка щедро заплатила бы за его свободу, калсидиец добавил:

– И не вздумай доставлять мне лишние хлопоты. Сейчас от тебя есть толк. Если будешь и дальше играть свою роль, я, конечно, буду тебя щадить. Но попробуй мне досадить – и я тебя убью.

Гест в последний раз выжал рубашку, ощущая, как едкая вода пощипывает руки. Синяя ткань стала светлее, чем до стирки: сейчас река была слабокислотной, но при долгом воздействии ткань расползлась бы на тряпицы. Жаль. Она была у Геста одной из любимых. Он с горечью вспомнил, что именно Седрик выбирал и материал, и портного.

Он встряхнул рубаху, и она заполоскалась на сильном ветру. Стирка была окончена. Гест понес ведро к борту, чтобы вылить воду. Другой корабль он заметил одновременно с кем-то из калсидийских матросов.

– Нам навстречу идет судно! – прокричал вахтенный. – Стойкий корабль, такой же, как наш!

Гест смотрел на судно, которое двигалось за счет быстрого течения реки и одного квадратного паруса. Он застыл, вцепившись в поручень, слушал чужие возгласы и приказы, отдаваемые обоими капитанами. Оба явно не ожидали такого разворота событий. Сперва Гест захотел позвать на помощь и предупредить матросов о том, что здесь произошел бунт, всё захватили калсидийские пираты, но предпочел осторожность и молчание. Капитан и команда второго корабля были джамелийцами – и когда суда достаточно сблизились, Гест заметил, что они уже успели напороться на неприятности.